Она — украденная из отцовского
терема княжна. Ступив по своей воле за порог, Яромира и не
подозревала, какие испытания уготованы ей судьбой. Только все
потеряв, она обретет то, чего так страстно желала. Она полюбит всем
сердцем, но еще никому не удавалось пойти против начертанного
Богами.
Он — суровый, грозный викинг. Конунг из далекой северной страны,
который однажды рискнет ради Яромиры всем, в том числе, и своей
жизнью. Но хватит ли этого, чтобы заслужить право держать ладонь
княжны в своей руке?..
Между ними тысячи нехоженых дорог и бескрайнее, холодное море. Они
связаны клятвами и обетами, принесенными другим людям, но ни одна
клятва не способна удержать любящее сердце.
Пролог
Драккар* разрезал огромные волны
северного моря. Ледяной ветер дул со стороны горизонта, трепал
паруса из суровой холстины. Над головой висела мрачная, серая
хмарь; тучи спускались низко-низко, почти касались поверхности
воды, в которой отражалось темное небо. Всюду, куда бы ни падал ее
взор, виднелось лишь бескрайнее море, и Яромире казалось, что не
осталось нигде ни земли, ни цветов, ни ясного солнышка. Лишь одна
беспроглядная, серая, вечная тьма.
Она сама была во всем виновата.
Следовало слушать отца. И
матушку.
На драккаре было холодно, и
постоянно дул ветер, а с моря долетали ледяные брызги, и Яромира
куталась в тяжелый плащ с чужого плеча. Он пах морем и солью. Он
пах звоном меча и кличем боевого рога.
Он пах им.
Яромира чуть повернула голову,
стараясь ничем себя не выдать, и посмотрела на мужчину из-под
опущенных ресниц.
Его звали Харальдом Суровым, и не
было на всем севере конунга* отважнее и храбрее. Он был строгим
конунгом, и люди слушались его беспрекословно. Он не чурался
обычной работы и вместе с остальными греб, ставил паруса,
вычерпывал с палубы воду.
А Яромира наблюдала за ним тайком,
украдкой, и была рада даже такой малости.
Ведь очень скоро у нее отнимут и
это.
— Ты не мерзнешь, княжна? — конунг
присел на скамью рядом с ней, кутавшейся в плащ на меху и похожей
на воробушка, сам одетый в простые штаны и промокшую насквозь
рубаху.
Яромира молча покачала головой:
здесь, на корабле, ей порою бывало теплее, чем в родном тереме под
грудой одеял.
Глубокий, грудной голос Харальда
заставлял ее глупое сердце биться в дюжину крат чаще. По рукам и
плечам у нее поползли муравьи, и Яромира поежилась. Девичья
гордость велела ей отвернуться да прекратить глядеть на мужчину,
который не был ей ни мужем, ни отцом, ни родичем.
Но душа… душа в его присутствии
трепетала, словно цветок на ветру. Ее бросало то в жар, то в холод,
и Яромира собой не володела. Никогда в жизни прежде она не боялась
глядеть мужчине в глаза! Ничего и никого не боялась храбрая дочь
князя Ярослава Ладожского, но нынче было ей страшно.
Страшно поднять лицо, страшно
встретиться с конунгом взглядом.
Страшно утонуть в его темно-синих,
как море в ясный день, глазах.
Страшно, что он обо всем
догадается.
Мужчина не уходил, и Яромира
замерла, напряженная и растерянная. Прежде он избегал ее. На
небольшом драккаре это казалось невозможным, но Харальд был великим
конунгом, а им, как известно, все было по силу.
Нынче же, против своего обыкновения,
он сидел рядом с ней на скамье, касался бедром пышных складок ее
теплого плаща, и она видела перед собой его натруженные, сильные
руки с надувшимися от тяжелой работы жилами: его люди да и он сам
гребли с самого рассвета, борясь с лютым встречным ветром.
Она бы многое отдала, чтобы эти
руки, чтобы эти шершавые ладони коснулись ее лица.
Многое.
— Гардарики уже в паре дней пути, —
сказал Харальд, и у Яромиры заныло сердце.
Именем «Гардарики» варяги называли
ее дом. Стало быть, Ладога — Хольмград, как говорили они — уже
близко.