Камакура, столица Камакурского
сёгуната.
1211 год.
В ту ночь разразилась страшная
гроза. Крупные капли косого дождя барабанили по крышам, ветер
пригибал к земле столетние деревья, срывая с веток листву. Старики
молчаливо возносили молитвы Богам, посматривая на потолок
невысоких, деревянных домов. Даже крикливые младенцы притихли и не
плакали, а испуганные матери перестали их укачивать. От громовых
раскатов сотрясались тонкие стены, не заглушавшие пронзительных
завываний ветра снаружи.
Именно такую ночь выбрала она,
чтобы, переодевшись в одежды служанки, тайно выскользнуть из дома.
Никем не узнанная, не остановленная ни одним самураем, она бежала
наверх по гравийной дорожке, и деревянные гэта скользили по мокрым
булыжникам. Ветер трепал полы темно-серого, простенького кимоно.
Дождь хлестал по лицу и обнаженным рукам, которыми она придерживала
платок, покрывавший голову – она не хотела быть узнанной.
Когда впереди, сквозь пелену воды и
брызг, показался небольшой храм, женщина обрадовалась, позабыв про
осторожность. И тотчас поскользнулась и упала прямо на мощеную
дорожку, острыми булыжниками изранила красивые, холеные руки, не
знавшие тяжелой работы.
От нечаянной боли на глазах
навернулись слезы, и она зло их смахнула, и заспешила наверх по
холму.
Место, которое она называла храмом,
напоминало скорее небольшой каменный алтарь, укрытый от дождя
деревянным навесом. Она уговорила мужа возвести его неподалеку от
их дома, в тихом и уединенном месте. Кроме нее сюда никто не ходил.
Даже ее дети. Что ж. То, о чем она раньше печалилась, сейчас
обернулось благом. Не будет ни одного свидетеля того, что она
задумала.
Перешагнув через последнюю каменную
ступень, она остановилась под деревянной крышей. Вода нескончаемым
потоком стекала с темных волос и лица; она вымокла насквозь. Мокрая
нижняя рубашка противно облепила ледяное тело; грубо скроенное
кимоно служанки впивалось в подмышки. От холода и страха женщина
дрожала, непрестанно клацая зубами.
Но это ее не остановило. После
пережитого не существовало силы, которая могла бы помешать ей
сегодня осуществить задуманное.
Осуществить свою месть.
Сшибаемая с ног ветром, она подошла
к огромному серому валуну и остановилась напротив него, опустилась
коленями на острые камни. Хорошо бы запалить огонь, но в такую
грозу не стоило и мечтать. И потому она достала из-за пояса
небольшой, изящный нож, размером с женскую ладонь, и быстро
полоснула себя по предплечью. Кровь выступила на белоснежной коже
тонкой линией, и женщина поспешно поднесла руку к валуну и сжала
кулак.
Словно завороженная, она глядела,
как тягучие, густые капли неохотно, медленно стекали по ее запястью
и срывались с изящных пальцев, багровыми кляксами оседая на
темно-сером камне.
Да. Для такого дела огонь бы ей
пригодился.
Но она зажжет его завтра.
Сегодня же пламенем ей послужит
жгучая ненависть, за много лет дотла иссушившая ее сердце. Она
попросит Богов воздать по заслугам проклятому клану, сгубившему
множество невинных жизней. Чудовищам, чьи души чернее самой темной
ночи. Тем, на чьих руках лежит кровь людей, которые были ей
дороги.
Клан Минамото.
Она была уверена, что Боги услышат
ее просьбу.
Не могут не услышать, ведь Минамото
не единожды попрали и самих Богов. Они не верили ни во что, кроме
силы своей руки и остроты лезвия катаны, и подобное не должно
оставаться безнаказанным. Долго, очень долго им
покровительствовали, их прощали. Но у всего есть предел, и клан,
который смеется Богам в лицо, должен быть уничтожен, а все
воспоминания о нем – забыты, вытравлены из людской памяти.
А сколько горя Минамото причинили
ей... Многого, очень многого она лишилась по их вине. И она ничего
не забыла. Она знала, она верила, что однажды день, когда она
сможет им отомстить, настанет. Отомстить за все: за каждую пролитую
слезинку, за загубленные жизни ее семьи, за ее страдания.
