«Мы в такие шагали дали —
Что не очень-то и дойдешь.
Мы в засаде годами ждали,
Невзирая на снег и дождь…»
А. Макаревич
Настоящая воробьиная ночь. Молнии с
хрустом вспаривают ткань неба и с шипением вонзаются в сухую, жадно
ловящую первые капли, землю. Громыхает большей частью за стенами,
ближе к горизонту, но иной раз и над покрытым брусчаткой замковым
двором раздается такое раскатистое «Бабах!», словно пушку рядом
разорвало. Даже самые крепкие нервы не спасают, невольно
пригибаешься. А то и приседаешь… Так и кажется, что на этот раз
святой Георгий Победоносец не промахнется. Влепит прямо в макушку.
К слову, что было бы совсем не удивительно. И не из-за чрезмерной
греховности, а учитывая то количество железа и стали, которое я
ношу на теле.
Зато тот же гром, которого пока еще
бояться больше молний, разогнал по укрытиям всю стражу. И никто не
мешает мне стоять на коленях перед небольшим слуховым окном в
подвал левого крыла каземата, распоряжением Великого инквизитора
превращенного в Дом дознания. Наверное, из-за того, что он
единственный во всем городе сложен из неоштукатуренного красного
кирпича. И навевает ужас на пленников, да и обычных горожан, только
своим видом. Так и кажется, что это один из тех несчастных, с
которого палачи живьем содрали кожу и выставили на помосте для
устрашения.
У меня фантазия не такая буйная, так
что никаких отрицательных эмоций и, уж тем более, рвотных позывов,
вид кирпичной кладки не вызывает. Спокойно прислонился, для
удобства и заглядываю внутрь…
А вот происходящее в пыточной не для
слабонервных.
Время от времени протирая глаза,
слезящиеся не столько от сочувствия, сколько от дыма факелов,
который как раз сквозь это окошко и вытягивает наружу, пытаюсь
разглядеть и запомнить лица людей, находящихся в комнате. Мне
обязательно надо увидеть каждого, чтобы опознать днем. А это не так
просто. Потому что десяток мужчин, в отличие от единственной,
обнаженной молодой женщины, одеты не только в кожаные фартуки, но и
натянули на головы полумаски, оставляющие открытыми лишь нижнюю
часть лица.
Вот на эти носы, рты, подбородки,
усы, бороды я и смотрю. На руки тоже… Формы пальцев, шрамы, кольца…
Каждая мелочь пригодится, когда придется принимать решение. А
ошибиться нельзя — убью невиновного. Поэтому стараюсь ни на что
другое не отвлекаться.
Например на мощные лапы, покрытые
густой рыжей порослью, цепко впившиеся короткими, толстыми пальцами
в испещренные синяками бедра женщины. Руки и ноги женщины привязаны
к специальным козлам так, что она стоит на четвереньках, касаясь
пола только кончиками пальцев и… распущенными волосами. Рыжий
насилует жертву неторопливо, по-хозяйски. Привычно… Часто
останавливаясь и переговариваясь с остальными мужчинами. Он не
садист, не маньяк. Он всего лишь выполняет свою работу. А если и
получает от этого удовольствие, ну так всякое случается.
Женщина негромко стонет, но и
только. Сопротивляться она уже не может.
На поданный знак одним из троих
мужчин, которые находятся в подвале, не сняв сутаны, палач опять
останавливается. Инквизитор (этих я знаю в лицо всех, но для них
уготована иная участь и чуть позже) подходит к допрашиваемой
спереди, берет ее за волосы и приподнимает голову. Второй рукой
выдергивает изо рта кляп.
— Дитя мое… Готова ли ты отречься от
Дьявола и вернуться в лоно Матери нашей Церкви?
— Будь ты проклят… — жертва отвечала
сиплым шепотом. Видимо, сорвала голос. — Будьте вы все прок…
Кляп встал на место, оборвав ее на
полуслове. Голова бессильно свесилась вниз.
— Продолжай, брат Себастьян. И можно
жестче. Не церемонься. Остальные братья уже отдохнули. Так
заполните же этот сосуд греха доверху. «Similia similibus curantur!
[лат., — Подобное лечится подобным] Эти богохульники вознесли
телесные удовольствия над духовным покаянием. Пусть же насладится
досыта… Или — до смерти. Верно глаголю, братья?
