За окном автомобиля лил дождь. Свет фар встречных машин больно
бил по глазам, и я жмурилась на россыпь капель на стекле,
переливавшихся от яркого света. Кожа шеи горела от царапин, которые
оставил Стерегов, вытаскивая меня из холла гостиницы. Теперь он
сидел на переднем сиденье, сгорбленный в напряженной позе, и
всматривался вперед. Водитель его тоже безмолвствовал.
Когда мы оказались с Михаилом на улице, я не увидела никого, кто
помог ему меня найти и сделать беспомощной, заперев дар ошейником.
Только машина ждала у фасада. Водитель открыл передо мной двери, и
Стерегов швырнул меня в салон.
Ненавидел…
Я чувствовала это всем своим существом. Кожа словно остывала от
невозможности пользоваться силой, пальцы еще покалывало, но они
стремительно коченели от холода. И моя уверенность в себе гасла. Я
беспомощна теперь перед этим монстром…
Бессильна.
Мне хотелось напомнить себе, что еще час назад меня уже ничто не
пугало. Все было под контролем. Но неизвестность, которую
гарантировал мне Стерегов, кидала в дрожь. Хотелось потребовать у
него ответа на вопрос: что он собирается сделать? убить? или
сначала помучить? Но я молчала, ежась в комок и пытаясь
согреться.
Да, я бросила его, хотя когда-то давала согласие ему
принадлежать. Не явилась, не подчинилась законному требованию
оборотня вернуться, подписав себе смертный приговор. И он вправе
сейчас меня за это разорвать…
Как же горько…
Мы когда-то мечтали о свободе… Только она оказалась никому не
нужна, а мы — жестоко наказаны за мечты. Михаил стал одним из самых
опасных и влиятельных мужчин моего мира. Его боялись и ненавидели
все: и ведьмаки, и оборотни. Я же поняла, что оказалась
неудачницей. Училась как проклятая, осваивала медицинские
профессии, пытаясь быть отличницей во всем. Но так и не поняла,
чего хочу от жизни…
Погруженная в свои мысли, я не сразу поняла, что мы въехали в
частный сектор ну с очень нескромными домами. Машина плавно
скользила по освещенным улицами еще некоторое время и остановилась
около высокого забора перед отдаленным домом. Я пялила глаза на
двор, пока ворота плавно закрывались за автомобилем, но уже через
пару вдохов забыла обо всем. Куда делся водитель — даже не
заметила. Стерегов открыл заднюю дверь и приказал глухо:
— Выходи.
Но когда я попыталась выбраться сама, подхватил под руку и
вытащил из салона рывком. На ступенях крыльца я упала, больно
ударившись коленками, но он словно не заметил — открыл входную
дверь и втолкнул меня внутрь. А когда я уперлась, снова схватил за
горло и прижал к себе спиной:
— Прости, красную дорожку не нашел, — процедил мне в затылок и
неожиданно зарылся в волосы, шумно вдыхая. — Ты пахнешь маслом…
растворителем… и продолжаешь грызть головки деревянных кистей…
Он скользнул подушечками пальцев по моим губам, а я, дрожа,
прикрыла глаза. Когда мне отрезали все пути к отступлению, стало
по-настоящему страшно. И во всем этом ужасе его слова и касания
казались очередной иллюзией, пустой надеждой на то, что он может
простить.
Стерегов отстранился, выпуская, и я едва не сползла на пол.
— А стиль работы ты изменила отлично! — Он обошел меня и
направился куда-то через холл. — Я и не догадался, хотя мозги
сломал смотреть на эту твою картину со свечей…
А я осталась стоять, вспоминая, как рисовала первую картину. Для
него. Мне казалось, этот мужчина зацепится за любой намек — за
стиль, за мимолетный запах, за ритм шагов… Все картины для
Стерегова я писала правой рукой. И хоть это было ужасно сложно —
сработало. Он получил препарат, спрятанный внутри, и схватился за
возможность себя спасти. А мне повезло остаться неузнанной.
— Мне ужин и вино туда подать? Или все же снизойдешь до
гостиной?
