Я очнулась от звука упавшей на пол швабры. Порожденное ударом
эхо, громогласно разлетелось по этажам, просочилось в палаты,
отскочило от выкрашенных в бежевую краску панелей и, оповестив всех
и каждого о начале нового рабочего дня, понеслось дальше.
Несмотря на открытое окно, в нос тут
же ударил запах хлорки, подсказывая, что источник дезинфекции
находится совсем рядом.
Не успела я открыть глаза и
оглядеться по сторонам, щурясь от яркого солнца, как в палату,
гремя оцинкованным ведром, вплыла пышногрудая уборщица с румяным,
пашущим здоровьем лицом.
— Что, разбудила? — умакнула в
противно пахнущую воду половую тряпку, бросая на меня
заинтересованный взгляд.
Я присмотрелась к наручным часам,
отмечая половину седьмого.
— Нет, — приподнялась со смятой
подушки, испытывая легкое головокружение. Не спала с трех часов
ночи. То кошмары снились, то задыхалась от участившейся тахикардии.
Проще было посидеть у окна, всматриваясь в сумерки, нежели лежать
на влажной от пота постели. Знаю, что подорвалась от собственного
крика и сколько потом не напрягала затуманенный успокоительным
мозг, так и не смогла восстановить в памяти приснившийся ужас.
Только под утро, когда замёрзла, перебралась обратно в постель и,
укрывшись полуторной простыню, смогла ненадолго вздремнуть
— Что-то я тебя не припомню.
Новенькая или по переводу? — поинтересовалась у меня краснолицая
деловито, продолжая кряхтеть от усердия. Такое впечатление, что не
чистый пол протирала, а конюшню чистила.
Поддерживать разговор не было
никакого желания, но я всё же нацепила на лицо приветливое
выражение и, не смотря на присущую телу вялость, кое-как поднялась
с постели, собираясь проверить содержимое шкафа.
— Вчера ночью поступила.
— Угроза или… по-женски проблемы? —
продолжила та допрос, бросая на меня любопытный взгляд.
Я распахнула дверцу старенького
шкафа и пропустила заданный вопрос мимо ушей, уставившись на
абсолютно пустые полки. Не поняла. Как так?
— Простите, — привалилась плечом к
хлипкой дверце, ожидая, пока пройдет головокружение, — а вы не
знаете, где мои вещи?
Уборщица расправила спину и,
приставив к подоконнику орудие труда, косолапо проковыляла к
шкафу.
— А я откуда знаю! Я на этой неделе
в дневную. Это ты, лапуля, у ночной смены спрашивай. А что, что-то
пропало?
Я распахнула и вторую створку,
отмечая пустующие вешалки, и перевела на собеседницу оторопелый
взгляд.
— Платье, пускай и испачканное, но
всё же, и сумка с документами. — Вчера по возвращению домой не
успела выложить. Так и поехала с паспортом к Валу.
— Не знаю, — пожала та плечами, — у
нас воровство не практикуется и ни разу на моей памяти такого не
было. Девочки и продукты оставляют, и личные вещи, кто-то лежит два
дня, кто-то на месяц задерживается. А попала ты как сюда?
— Муж привез, — вздрогнула, поняв,
откуда растут ноги и обессилено рухнула на койку. Глеб, сволочь.
Точно его рук дело, больше некому. Только зачем? Чёрт! По спине
пробежал холодок, от которого я невольно поежилась, опасаясь самого
худшего. Лишь бы не удумал чего. Ведь пока у меня нет документа,
подтверждающего мою личность, я не смогу ни в ЗАГС обратиться, ни в
тот же суд, если не получиться договориться полюбовно.
— Ну, значит, у мужа и спросишь, —
хмыкнули мне в ответ, возобновив уборку. — Ох, ты ж мать моя
женщина! — послышалось спустя минуту, когда следом за шваброй на
середину комнаты из-под шкафа выкатилось обручальное кольцо. — Надо
же, ещё и мужское. Вчера не было. Не твой ли, случайно выбросил? —
уборщица приподняла золотое изделие и покрутила перед глазами,
рассматривая массивное изделие.
— Что? — я посмотрела безучастным
взглядом на символ супружеской верности, до сих пор слыша в ушах
брошенные напоследок слова мужа: «Лечись, давай, а то вдруг, и
правда, мой». Да хоть бы и так! Жить я с ним всё равно не
собиралась. Да и Глеб, судя по выброшенному кольцу, тоже. Тогда
зачем ему мой паспорт? Чтобы не сбежала или не подала на
развод?
