Зараза, которую я ненавижу

Сижу на скамейке возле его подъезда. Жду.

Я знаю, что он вернулся из плаванья - на балконе окна открыты. Никита никогда бы так не оставил. Никита такой педант! Уезжая на несколько месяцев, всегда всё закроет, завинтит, проверит.

Он в городе.

Но уже очень поздно, неумолимо холодает, и ветер усиливается, гоняя по асфальту опавшую листву. А его всё нет.

Запахиваю с трудом на мне сходящуюся тонкую ветровку. До четырех месяцев живота почти не было видно, а к пяти он неожиданно начал увеличиваться так быстро, словно там внутри меня рос не ребенок, а арбуз!

Пытаюсь придумать, что ему скажу и как это сделаю. Но не могу!

Сейчас, спустя пять месяцев после нашего расставания, всё то, что он мне говорил в тот вечер, когда мы в очередной раз разругались вусмерть, кажется уже не таким ужасным. И даже то, что он не побежал за мной, чтобы остановить, тоже не ужасает - ну, я-то вообще пять месяцев не решалась к нему прийти! И да, он не пытался меня найти... Но, положа руку на сердце, стоило бы сказать, что я всегда умела прятаться! И отыскать меня в таборе у отца для Никиты было практически невыполнимой задачей.

Мне было так плохо сейчас, что я готова была оправдать всё! И простить ему всё...

Я только одного хотела. Чтобы он, наконец, вернулся домой. Увидел меня. Пусть выскажет все гадости, какие только придут на ум! И что я - взбаломошная, глупая, ненормальная, дикая цыганка! И что такой идиотки он за всю свою жизни ни разу не видел! И... Да что угодно!

Только пусть прижмет меня к себе, как раньше. Пусть поцелует, как раньше, мои волосы. Пусть психует и ругается, только снова станет моим...

Уткнувшись ледяным носом в воротник куртки, я вспоминала дни и ночи, проведенные вместе с ним. Это согревало и давало сил.

Я очень его любила. Нет, не так.

Я его очень люблю.

И он... Я уверена, тоже очень..

Иначе разве мог мужчина так целовать? Иначе разве признавался бы с таким жаром в своих чувствах? Говорил бы, что жить без меня, ненормальной, не сможет?

А какие он дарил цветы! Постоянно. Без причины и повода. А подарки!

Замерзшими пальцами касаюсь массивных сережек в своих ушах. Покачнувшись, они холодным ожогом толкаются в шею. Никита говорил, что эти серьги - настоящие, цыганские, что купил он их у какого-то там очень богатого барона в Италии, и я в них выгляжу, как гадалка, только тюрбана не хватает. И тогда я бежала к нашему шкафу, вытягивала первую попавшуюся вещь и сооружала на голове тюрбан. А он с хохотом ловил меня и... всё заканчивалось страстью... жаркими объятьями...

Он ведь простит меня, правда?

К одиннадцати часам уверенность в том, что Никита сегодня вернется домой начала таять. Как и время до последней маршрутки отсюда. А еще жутко хотелось кушать - в животе сосало так, что мутило и кружилась голова.

С трудом оттолкнувшись от скамейки, я встала и пошла прочь, решив, что завтра обязательно приду снова и дождусь его.

И в этот момент с улицы во двор свернула машина. Даже в кромешной темноте я, наверное, узнала бы его "девочку"! Специально, чтобы меня подразнить, он называл ее так... И ведь получалось! Я ревновала его даже к машине! Да что там! Я ревновала его даже к морю, которое отбирало у меня любимого на долгие месяцы!

Растерянно остановившись возле детских качелей, я замерла, судорожно подбирая, так и не придуманные слова.

Машина лихо затормозила неподалеку от подъезда, чуть ли не в вираже вмещаясь между двумя джипами соседей.

Я сделала пару неуверенных шагов в ее сторону.

Водительская дверь открылась. И оттуда шагнула, цокнув каблуками о тротуар, высоченная женщина явно намного старше меня, с длинными черными кудрявыми волосами, немного похожими на мои. Вульгарно нагнувшись, практически оголяя при этом тощую задницу, она заглянула в салон и игриво позвала: