«В этом доме живет волшебник», –
подумала я, когда поднялась на высокое крыльцо и замерла перед
массивной дубовой дверью.
Впрочем, надпись на отполированной
табличке гласила иное:
«Ульрих Кланц, доктор естественных
наук, почетный член Королевской Академии Инженерного искусства,
придворный механик, практикующий анатом».
Изукрашенные завитушками буквы
намекали, что хозяин дома не лишен тщеславия.
Ниже, где обычно располагается
дверной молоток, висела медная маска. Я узнала горбуна Панчинелло,
персонажа уличных комедий, хитреца и плута. У маски имелся
мясистый, похожий на орлиный клюв нос, острый подбородок и
сросшиеся брови под надвинутой на лоб треуголкой.
Глаза пустые: две черные дыры. Рот
растянут в ехидной ухмылке, за тонкими губами торчат острые зубы.
Медный язык, словно дразнясь, свисает почти до подбородка.
Я озадаченно огляделась в поисках
молотка или звонка. Не нашла, но потом догадалась и осторожно,
брезгливо поморщившись, потянула за язык.
За дверями стукнуло, и одновременно
с этим челюсть дрогнула, зубы лязгнули. Спасла хорошая реакция:
удалось вовремя отдернуть руку и не лишиться пальцев.
Маска отлично охраняла дом от
непрошеных гостей. Будь я настроена менее решительно, сбежала бы не
оглядываясь.
На этом сюрпризы не закончились.
Маска моргнула: в дырах, которые оказались смотровыми отверстиями,
появились глаза – живые, человеческие. Старческие. С желтоватым
белком и красными ниточками кровеносных сосудов.
Глаза целеустремленно посмотрели
налево, потом направо, и лишь потом уставились в упор, изучая
гостью.
– Что нужно? – прогудел из-за двери
надтреснутый голос, странно искаженный рупором, который, видимо,
был встроен в маску: так произносила бы слова полковая труба, умей
она говорить.
– Посетительница к мэтру Ульриху
Кланцу, – я старалась говорить с уверенностью, которой не
чувствовала. – Майя Вайс из Ольденбурга.
– Хозяин не принимает.
– Передайте ему, что я пришла
поговорить о полковнике Августе фон Морунгене.
За дверью настороженно молчали.
– Об Августе Шварце, которому
семнадцать лет назад мэтр дал железное сердце, – добавила я,
подумав.
– Ждите, – велели из-за двери.
Потянулись минуты. Я переминалась с ноги на ногу и изнемогала от
жары.
Лязгнули замки, потом еще раз, и
еще. Дверь бесшумно отворилась.
– Входите, – пригласили из
темноты.
Я собрала смелость в кулак и
вошла.
В холле было прохладно, что должно
было обрадовать после уличного зноя, но вместо этого беспокойство
мое усилилось. Быть может потому, что холодок в доме мэтра Кланца,
анатома и механика, был стылый, словно в склепе. В лицо пахнуло
сложным букетом ароматов: истлевшими книжными корешками, старой
мебелью, формалином и рисовой пудрой.
В холле было темновато из-за узких
окон с витражными стеклами. В полумраке, расцвеченным изумрудными и
красными пятнами, я разглядела узкий коридор, заканчивающийся витой
лестницей. На изящном столике стояла ваза с привядшими цветами.
Подул сквозняк, лепестки посыпались на пол.
Лестницу устилал пышный ковер, на
стенах – роскошные обои с позолотой. Мэтр Кланц не бедствовал.
– Сударыня? – вопросил все тот же
надтреснутый голос из теней. Я повернулась, увидела впустившего
меня камердинера и с трудом подавила желание стремглав выскочить на
улицу.
Камердинер походил на мумию, вместо
бинтов затянутую в лазурную ливрею. Он был стар, кожа на его лице
высохла и собиралась коричневыми складками, на лысине кривовато
держался парик с косицей. Глаза у слуги были без ресниц,
провалившиеся, но смотрели они остро и с насмешкой.
– Не желаете оставить тут свой
саквояж, прежде чем подняться к мэтру?
Странный камердинер стоял далеко, на
расстоянии нескольких шагов, и не подумал подойти ближе, чтобы
принять у меня сумку, как сделал бы слуга с хорошей выучкой.
