Черт знает где, черт знает когда, черт знает кто
В этот раз она просыпалась от наркоза легче и быстрее, чем
раньше. Вместо привычного уже постепенного выплывания, словно со
дня моря, она просто проснулась. На удивление, почти ничего не
болело, разве что слегка саднило в промежности. Даже в руке, где
должна была быть капельница, почти ничего не чувствовалось.
Не открывая глаз, Ольга на пробу пошевелила пальцами рук, затем
ног. Прислушалась. И только тут до нее дошло, в чем еще
странность.
Запахи!
Даже не запахи, а вонь! Вместо положенных хлорки и лекарств –
пот, перегар и черт знает что еще, не менее отвратительное.
Ожидая привычной сухости и тумана, Ольга раскрыла глаза… и снова
закрыла. Что-то с палатой было не то. Ладно, запахи могут и
померещиться после наркоза, но паутина на дощатом потолке и пыльный
алый балдахин-то откуда?
– Сестра? – позвала она и осеклась. С голосом тоже было что-то
не то.
Никто не отозвался, зато где-то рядом послышалось сонное
сопение, что-то заворочалось, запах несвежего тела и перегара
усилился. Правда, почему-то уже не казался отвратительным, а
каким-то привычным, что ли.
Лежать и гадать, что так или не так, Ольге показалось
бессмысленным, и она открыла глаза. Щелястый потолок и грязный
балдахин никуда не делись. Чертовщина? Или сон? Решив, что логичнее
считать внезапные перемены в интерьере сном, Ольга оглядела
комнату. Небольшую, с полукруглым мутным окном в частом переплете,
с грязно-розовыми обоями в цветочек, почти без мебели, зато с
«живописью» на стене. Две картины изображали непристойные оргии,
как их видели веке этак в восемнадцатом, и рисовал их явно
одноглазый рукожоп.
Но самым интересным в этом сне была не живопись, а сосед по
кровати. Когда Ольга пошевелилась, он засопел, заворочался и
попытался закинуть на нее руку. Машинально ее оттолкнув, Ольга села
на кровати и сделала еще парочку открытий. Первое – что спала она
не в ночной рубашке, а почему-то топлесс, в некогда белой юбке
(судя по виду, нижней) и одном чулке со сползшей на щиколотку алой
подвязкой. Второе – что незнакомец, просыпающийся рядом с ней, тоже
наполовину раздет. Расстегнутый коричневый сюртук и несвежая бела
рубашка на нем были, а все остальное отсутствовало. То есть
валялось на полу неопрятной кучей, со вторым ее чулком поверх
всего. Почему-то голые мужские ноги, поросшие русым волосом, так и
притягивали взгляд. Как современное искусство на грани прекрасного
и отвратительного. Лица мужчины она не видела, оно было прикрыто
подушкой и растрепанными русыми прядями. Довольно редкими – мужчина
явно рано начал лысеть, да и фигурой не походил на топ-модель:
полноват, рыхловат. Зато рука, сейчас обнимающая подушку, была
красивая, благородных очертаний, чистая и без мозолей. И с
перстнем-печаткой, какой-то темно-зеленый камень в золотой
оправе.
Вспомнился первый сон – и этот же мужчина, тогда еще одетый.
Кажется, именно он давал ей бумаги на подпись, а бордель-маман
называла его нотариусом.
Переведя взгляд с мужчины на себя, Ольга почти не удивилась,
обнаружив вместо своего тела чужое. Молодое, стройное и изящное, с
грудью третьего размера. Ее собственное тоже было вполне себе, вот
только постарше, более плотное и почти без груди. То, что вежливо
называется «спортивным» сложением.
Ощупав свое лицо, Ольга убедилась, что кожа у нее гладкая и
свежая, если не считать жирных пятен, наверняка потекшей косметики.
С шеей все было не так хорошо, с правой стороны обнаружился
болезненный то ли укус, то ли ушиб… или засос? Похоже, она опять
оказалась в теле шлюшки по имени… Мими? Матье? Нет, как-то
иначе…
Осторожно спустив ноги с кровати, – длинные, гладкие, с изящными
ступнями и вульгарно-красными ногтями, – она подошла к зеркалу в
половину своего роста, закрепленному на бронзовой раме. В
мутноватом стекле отразился ужас. То есть юная блондинка с голубыми
глазами и черно-алыми разводами на лице, шее и груди. Выглядело
это, как жертва изнасилования, и оставалось лишь надеяться, что вот
эта пятнистая жуть – только потекшая косметика, а не синяки.
