Остров не зря стоял на спине старой жабы. Топкие берега его
дышали густыми туманами, испещрённое бородавками бочагов и омутов
тело источало прохладу с ранней осени и почитай до самой серёдки
лета, а пришлецу, не ведавшему тайных запруд да протоков,
подобраться к Яру и вовсе было не суждено.
Гадючий яр – так прозвали остров соседи. Оттого что крутые
обрывы перемежались на нём глубокими оврагами, оттого, что змей на
острове водилось видимо-невидимо, и оттого, что змеи, как врут
бабки, испокон веков не трогали тех, кто вырос на болотах. Болот на
Гадючьем яре тоже было едва ли не больше, чем твёрдой земли. Оно и
промышляли местные не пашней, а охотой, рыбалкой да мастерством.
Ясно, что людей светлых да ласковых подобный край родить не мог.
Про выходцев с острова на большой земле так и говорили: с Гадючьего
яра выбрался, да так гадюкой и остался.
В остальном же остров был как остров. Рыбачили, клюкву собирали,
торговали. Да и с соседними деревеньками, чьи леса темнели
близёхонько, дитёнок на лодке осилит, на ножах не были. И, конечно,
веселились во славу богов в отведённые для того дни. Все
веселились: стар и мал, хил да удал, улыбчивые красавицы и…
Ирга.
Как бы так сказать, чтоб не обидеть кукушонка?
Вот, к примеру, случается, что девка выходит во двор, и будто бы
солнышко светит ярче, соловьи заливаются, а скотина, предчувствуя
добрую хозяйку, призывно подаёт голос. Бывает и так, что девка,
вроде, ладная-складная: медны косы до пояса, глазища что изумруды,
стан гордый да шаг твёрдый… А соседи разве что не плюются ей
вослед! Немудрено. Рожаница жестоко пошутила над девочкой:
поцеловала в лобик, одаривая красотой, а после возьми да и дёрни за
язык! Так Ирга и осталась. Вроде собою хороша, а смолчать
невмоготу! Вот и то утро сразу пошло наперекосяк. Ждали большой
праздник – Ночь Великих Костров. А к празднику, вестимо, и воды
надобно натаскать, и угощение сготовить, и избу украсить…
Суетились, бегали кто где. Ирга со всеми вместе носилась, понёвы не
просиживала. Ну и проскочила мимо соседки, не отвесив поклон да
доброго дня не пожелав. Впрочем, не приближайся праздничный час,
она с вредной бабкой всё одно лясы точить не стала бы, но тут,
вроде как, и упрекнуть не в чем. Однако ж соседка прошипела девке
вослед:
- У-у-у, гадюка!
Кто другой шёл бы себе и шёл до колодца, но Ирга воротилась,
спустила коромысло с плеча, уперла руки в бёдра и в упор поглядела
на бабку.
- Ну-ка повтори!
Старуха пожевала губами, раздумывая, стоит ли до полудня
затевать спор, но в удовольствии себе не отказала и чётко
повторила:
- А я говорю! Гадюка и есть!
Девкин прищур добра никому не сулил. Зелены очи так и сияли – ну
чисто колдовка! Однако Ирга в Гадючьем яре выросла, и соседка, ещё
в малолетстве гонявшая рыжуху со двора, не убоялась.
- А ежели я сейчас тебе ведро на голову нахлобучу и как дам! –
пригрозила Ирга.
- А ну давай! Поглядим ещё, кто кого! – засучила рукава старуха.
– Где ж это видано, чтоб ни поклониться, ни доброго слова молвить!
Али я тебе чужой человек?
- Угу, - поддакнула девка, - такой родной, что вчера два кочана
капусты едва со двора у нас не увела!
Соседка присела от неожиданности: ишь, глазастая девка! Да уж не
она ли спустила с цепи старого пса, спугнувшего горе-воровку?
Сорвала с головы платок, дабы видом седых жиденьких волос устыдить
нахалку.
- Ты что это такое говоришь?! Это что же, я?.. Меня?! Люди
добрые, вы послушайте только!..
- А и правда, - согласилась Ирга и тоже повысила голос: - Люди
добрые! Вы послушайте, кто к нам вчера ввечеру в дом залез!..
- Ты что?! Молчи, молчи!
