2 Février 1824
Здравствуй, дорогой дневник! Наконец-то я отыскал тебя среди старых книг, писем, изрисованных черновиков. Именно сейчас ощущаю острую душевную потребность в предании бумаге своих мыслей и чувств. Два месяца назад мы с отцом вернулись в Петербург. Дорогой до столицы все думал, чем бы мне себя занять в русской стороне, чтоб не скучать, и пришел к выводу, что призвание мое – художество. Отец же заставляет меня разрываться между другими делами, во-первых, во всем брать с него пример, то есть вести бухгалтерию и «пасти крестьян», а во-вторых, подначивает скорее жениться. Я долго медлил с этим делом, продумывал удачный сценарий, то есть как вернее просить руки, чтобы Мари никак не могла бы мне отказать. Но вот я решился, сегодня вечером собираюсь осуществить задуманное. Папаша уже в курсе дела и рад, что я остепенюсь, несмотря на то, что émeraude (изумруд) он не любит и не раз уже подсовывал мне другие партии и во Франции, и здесь. Стоит отметить, что ежели Аранчевская не была бы самой завидной невестой Петербурга, не происходила бы из родовитой фамилии, не имела бы состояния, то вряд ли наша связь попала бы в милость. Так что и в столь тонком деле, как брак, мой старый князь отыскал для себя выгоду.
Итак, пока у меня есть время до визита к Аранчевским, я бы хотел описать, как прошел бал в ночь с первого на второе февраля в доме фон Верденштайнов. Из-за приступов кашля Эдмонд де Вьен не поехал и меня отправил одного. Мысль, что без отца меня примут неподобающим образом, тяготила сердце, из-за этого я ни к чему разволновался.
Княгиня Луиза фон Верденштайн, хозяйка бала, и ее супруг, князь Рихард фон Верденштайн, встретили меня радушно, по-родственному, развеяв ураган страстей, который я на себя напустил дорогой до бала. Ко мне отнеслись с большим уважением, чем к другим гостям, – это невооруженным глазом было заметно и, не скрою, польстило самолюбию. Да и восхищенное волнение среди дам, что я по обыкновению произвел, добавило пущей значимости и ненарочно выделило меня из толпы.
Обменявшись поклонами внизу, я немедля направился в домашний театр, надеясь дорогой встретить Алекса. В одиночестве мне было некомфортно, так что хотя бы одна близкая физиономия значительно скрасила бы мне пребывание на вечере. Двигаясь по мраморной лестнице, благоухающей белыми цветами, я почти не разгибался, приветствуя знакомые лица. Несколько раз вынужденно останавливался и заговаривал о здоровье отца моего с любопытствующими дамами. Г-жа Хмельницкая даже, кажется, как бы пошутила по поводу того, что я, мол, пребываю в числе дебютанток бала, что пустили меня без папеньки погулять, но ее юмор вышел неудачным (во всяком случае, я его не понял).
У стола с пуншем я заметил Баринова и Артура Девоян, недалеко от них увидал маркиза Морилье, у самых дверей в театр немного побеседовал с Феликсом Розенбах и Альбертом Керр. Феликсу я должен был карточные деньги за прошлый месяц, но князь, как мне показалось в тот момент, даже и не вспомнил о сумме. Альберт же, похлопав меня по плечу своею большой рукой, спрашивать об отце не стал, но как-то странно тряхнул меня и улыбнулся, словно всегда мы были близкими товарищами и вот, наконец, свиделись. «Сколько лет, сколько зим!» – казалось, говорили его круглые, блестящие очи, но теплые чувства Керр были чужды моей душе и воспоминаниям. Никак не мог разуметь, с чего бы князю вздумалось за меня трепетать. Никогда мы не общались тесно, лишь изредка встречались на вечерах, да и теперь свиделись впервые за мои два месяца пребывания в Петербурге.
Уже в зале, нигде не застав Державина, я уселся на свое место прямо перед сценой, где вот-вот должен был развернуться спектакль. Нерадивые актеры то и дело проходили за кулисами, колыхая бархатный занавес. В тот момент я вдруг почувствовал себя ужасно одиноким: вокруг жужжала публика, разбитая на группы или пары, по сторонам кто-то вдруг отзывался смехом, некоторые рассказывали анекдоты, другие обсуждали моду или собирали сплетни. «Как было бы хорошо оказаться в самом центре шумного театра жизни! Почему на меня никто не обращает внимания, как то было в передней? Вот ежели явился бы с отцом я, толпа бы только и занималась нами! Теперь вижу, что без папаши я – нуль. И вообще, где Алекс, в конце-то концов? Он обязан меня развлекать», – пронеслась в голове нервная мысль, что заставила меня нетерпеливо обернуться к входу в театр, в надежде завидеть Державина. К счастью, Алекс радостно спешил ко мне. Упав в кресло рядом, он заерзал и растянулся в лукавой улыбке.
