Дверь юрты открылась. Поднялся шелковый, расшитый золотым узором полог. Склонив голову, на пороге появился нукер, впуская внутрь горький полынный аромат степи.
– К тебе шаманка, великий! – сказал воин, не поднимая глаз.
– Что ей нужно? – спросил хан.
– Она хочет говорить только с тобой, великий. Говорит, что у неё предсказание для непобедимого хана. Прикажешь впустить её или прогнать?
Бату-хан кивнул, разрешая посетительнице войти. День давно сменился ночью. В юрте горели светильники, роняя жёлтые пятна света на красный ковёр и шелковые подушки. Хан сел на низкий трон. Воин обернулся, придерживая полог.
В юрту ввели шаманку. Её белые незрячие глаза уставились куда-то поверх головы хана. Старуху толкнули, принуждая опуститься на колени у входа. Бату-хан молча рассматривал гостью.
На её плечах висела старая волчья шкура. Облезлая морда с белыми клыками и мёртвыми тусклыми глазами служила старухе капюшоном. Седые тощие косы свисали из-под волчьей морды. Чёрное с яркой вышивкой платье сильно истрепалось. К поясу привязаны сушёные лягушки, волчий хвост, бывший когда-то частью надетой на старухе шкуры и бубен. Шаманка молчала, нервно перебирая пальцами бахрому на платье.
– Кто ты? Как тебя зовут и что тебе надо? – спросил хан.
У него был усталый голос. Узкие чёрные глаза внимательно смотрели из-под густых сросшихся на переносице бровей.
– Когда-то давно, когда мои глаза видели, меня звали Керме, – представилась гостья низким тихим голосом. – Я собиралась выйти замуж. Мой жених был очень богатым и ещё не старым. Я хотела рожать сыновей для победоносного войска богоподобного Чингисхана. Да будет доволен им Тенгри и да пошлёт славу и бессмертие в памяти потомков его великому внуку! Я была счастлива своей судьбой. Но однажды ночью ко мне пришёл Сульдэ. Он сказал, что мне выпала честь служить Бату-хану и направлять его в битвах и походах. Он выжег мои глаза, и я ослепла. Сульдэ отобрал у меня все мечты, разрушил мою жизнь. Взамен он дал мне другое зрение. Я вижу на многие века вперёд. Теперь у меня нет имени, нет семьи. Я пришла говорить с Бату-ханом и рассказать ему о будущем. Я долго шла к тебе, великий! Прикажи твоим нукерам уйти. То, что я скажу, не предназначено для чужих ушей.
– Почему бог войны выбрал тебя? – спросил хан, ещё не решив верит он старой шаманке или нет.
Воины за спиной гостьи переглянулись и затаили дыхание.
– Это мне не ведомо, – ответила старуха. – Прикажи нукерам выйти. Видение, которое открылось мне, может убить их воинский дух.
Хан колебался. Нельзя прогонять шаманку. Ведьма могла наслать проклятие за нанесённую обиду. Но оставаться с нею наедине было опасно. Заговорит, заколдует, подчинит волю, посадит вместо него на трон злого духа, и никто не заметит подмены. Страшнее и могущественнее шамана были только боги.
Если ведьма не врёт и её голосом говорит сам Сульдэ, то прогнать её значило оскорбить самого бога войны. Старуха встала на четвереньки и поползла к ханскому трону, наползая на собственное платье, падая и бормоча:
– Я так долго искала тебя, великий! Я шла через степи, умирая от жары и жажды. Я была гонима отовсюду, и много дней мне нечего было есть. Я замерзала холодными зимами, не имея возможности спрятаться от мороза в тёплой юрте. Я должна рассказать тебе о пророчестве. Дай мне ощупать твоё лицо, чтобы я знала, что меня не обманывают. Только великий Бату-хан может услышать то, что рассказал мне Сульдэ.
– Молчи! Как ты смеешь просить об этом великого хана? – выкрикнул молодой нукер, схватившись за кривой нож, висящий на поясе, и нарушив все мыслимые правила. – Прикажи, великий хан, я перережу ей горло за дерзость!
Бату нахмурился и едва заметно повёл головой. Воины, пятясь, покинули юрту.
