С хмурым выражением лица и сомнением в сердце он поднес кисть, обмокнутую черной краской, к будущим зарослям леса. Рука тяжело наносила мазки, будто встретила сопротивление, словно не хотела оживлять нечто страшное. Оттягивая приближение неизбежного, Алик сменил цвет на холодно-туманный, как далекие горы зимой.
В комнате, которую он оборудовал для своего хобби, он мог позволить себе скептично хмыкнуть – его все равно никто не слышал. Сюда не разрешалось входить ни жене, ни детям. Это был его островок покоя. А сегодня большого сомнения.
Кисть окрасила холст в темное и застыла, чуть оторвавшись.
Он смотрел на пятнышко краски на холсте и погружался в тягучие черные мысли о своей бездарности с поблескивающим от хорошо освещенного упорства. И все равно ему казалось, что он не заслуживает называться художником, хотя таковым себя называл. Любителем-самоучкой. Столько лет развиваться в том, что успокаивало и приводило его к умиротворению. Но не сегодня.
Сегодня был особый случай. И эта картина… была особой. Здесь будет много темных красок. Много. Много.
Алик сжал кисть и резкими движениями обозначил на заднем фоне деревья. Их искореженные стволы, будто ломались под пронзительным ветром, царапая друг друга. Как и его руки, печально отметил Алик. Сегодня у него все идет не так, как было, не так, как должно быть. Просто плохой день. Надо это пережить. У него даже появились мысли, что он выкинет эту картину в угол и забудет о ней. Уж точно не повесит ее на виду в гостиной, где ею будут восхищаться, или только ему так кажется? Насколько были искренне все его родственники и друзья, восхищаясь как красиво он рисует? Сомнения в правдивости слов подогревали его неуверенность. Все не должно было быть так! Взмах. И одно из деревьев, что должны были быть всего лишь фоном, вылезло на передний план. Эта картина точно будет другой, со злостью он обмакнул кисть в черной краске и погрузил в палетку с синей.
Фон казался зловеще живым. Или будет таковым, когда он закончит свое произведение. Черная дыра сомнений внутри поглощала его, затягивала все глубже и глубже. Все началось это с того момента, как его подруга и бывшая одноклассница, сообщила ему, что собирается заняться, внезапно… живописью. Да с чего у нее такой интерес? Она ведь никогда не любила даже рассматривать картины. Но Катя вдруг почувствовала такой порыв. Он не показал свое возмущение. Несколько лет… его несколько лет, что он посвятил тому, чтобы научиться… Все они внезапно рассыпались и растворялись в эхо ее слов. Ага, взялась она всерьез – с порывом рассказала про курсы от художественной школы. Алика чуть не разорвало. Он не понимал почему. Талант либо есть, либо его нет. Вот у него, как считал он сам, его не было – он просто много раз делал то, что ему нравится. А его друзья и родственники постоянно твердили про талант, считая, что делают ему приятное. Внутри его корежило каждое слово. Катя сама нахваливала его работы. И тоже упоминала про талант. А он упорно твердил, что нету у него ничего. Ну как они не понимают? Что все сложнее, чем кажется на первый взгляд дилетанта. И именно дилетантом он считал Катю.
Как-то на встрече выпускников он познакомил Катю со своей женой Мариной. И они быстро нашли общий язык. Подружились. Катя в общем-то в большей степени была подругой его жены, чем его подругой. Влезла в его семью. А теперь она пытается тянуть вездесущие щупальца к единственному его утешению – рисование. Он не думал, что так сильно его это заденет. Вечером, как только Катя ушла, он принялся за дождливые капли на окне. Серость помогла ему вытащить неприятные чувства. Как он тогда думал. Он ошибся.
Сегодня, спустя чуть больше года, Катя похвалилась свои очередным произведением. А чтобы еще побольнее ударить, как будто ей было мало того, что она залезла в не свою сферу, вручила пригласительные на выставку местных художников, где она представит свою последнюю работу.
