Аудитория замерла, но не от восхищения, а от вежливой скуки. Слайд с диаграммой исчезающих языков мира тускло светился на экране. Семён закончил свою лекцию с ощущением, что бьётся головой о стену. Красивую, академическую, стерильную стену.
– Таким образом, – его голос, сорвавшись на лёгкую хрипоту после полутора часов говорения, прозвучал особенно громко в тишине зала, – со смертью каждого языка, каждой его диалектной ветви, мы теряем уникальный способ восприятия мира. Мы теряем целые вселенные. Спасибо за внимание.
Раздались наигранные и безынтересные аплодисменты. Студенты потянулись к телефонам, профессора старой закалки кивнули с одобрением, но в их глазах читалась одна и та же мысль: «Печально, но что поделаешь? Прогресс не остановить».
Семён собирал свои бумаги, чувствуя привычную горечь. Его страсть, его одержимость для других была лишь курьёзом, археологией смыслов, никому не нужной в мире технологий и глобализации.
В его кабинете, больше похожем на книжный склад, пахло старыми фолиантами и пылью. Он уже собирался домой, когда взгляд упал на конверт, подсунутый под дверь. Без марки, без обратного адреса. Только его имя, выведенное угловатым, старомодным почерком.
Внутри лежала единственная страница. Распечатка с картой глухого района на стыке Свердловской области и Пермского края. Деревня с названием «Полянец» была обведена жирным кружком. К карте был прикреплён с помощью ржавой канцелярской кнопки листок в клетку, испещрённый тем же почерком.
«Семён Викторович. Слышал, вы ищете говорящих на старом наречии. Здесь ещё жива одна. Зовут Матрёна Зимаревна. Местные зовут Бабка. Говорит на языке, какого вы не слышали. Смесь мансийского с говором старообрядцев-кержаков. Помнит всё: сказания, обряды, молитвы старым богам. Но спешите. Она уходит, и язык уйдёт с ней. Спросите про «шёпоток». Да пребудут с вами деды».
Сердце Семёна учащённо забилось. Это был не официальный запрос, не отчёт. Это было послание из другого мира. Мифа. Он несколько раз перечитал записку, вглядываясь в слово «шёпоток». Оно не значилось ни в одном из его словарей.
Он включил диктофон, проверяя запись. Чистый, ровный гул. Потом щёлкнул переключателем. Раздалось лёгкое шипение – статический шум пустоты. В тот вечер ему показалось, что в этом шуме на секунду проступил какой-то другой звук. Словно тихий, прерывивый вздох. Он отбросил эту мысль как плод усталости и воображения.
Он не знал, что это был первый, едва уловимый шёпот. И что ему уже ответили.
Глава 1: Последний автобус
Автобус был последним ударом по его городскому самолюбию. Ржавый «ПАЗик» цвета уныния и грязи, пахнущий овечьей шерстью, бензином и кислым потом. Он урчал и вздрагивал, как умирающий зверь, на каждом ухабе грунтовки, что уже второй час не могла решить, дорога она вообще или просто направление в никуда.
Семён сидел у окна, вжимаясь в сиденье, стараясь не касаться липкой поверхности. За спиной две бабки в платках перебрасывались отрывистыми фразами на почти непонятном ему наречии. Он ловил знакомые «окающие» звуки, вплетённые в странные, гортанные слова, и сердце его замирало то от восторга, то от лёгкой, необъяснимой тревоги. Он украдкой включил диктофон, спрятав его в нагрудный карман куртки.
Пейзаж за окном медленно умирал. Щегольские домики райцентра сменились покосившимися избами с замшелыми крышами, а те, в свою очередь, начали встречаться всё реже, пока не остались только бесконечные стены хвойного леса. Ели и пихты стояли плотной, мрачной толпой, подступая к самой обочине, словно желая поглотить хлипкую колею дороги. Светало, но здесь, в чащобе, царил вечный полумрак. Воздух, даже через закрытое окно, стал другим – влажным, густым, пахнущим хвоей, прелью и чем-то древним, первозданным.
