- Эй, девка, открывай глаза.
- Говорю, сдохла она.
- Да не-е, живая была – грудь двигалась, будто дышит.
- Где ты у ней грудь нашел!? Одни кости торчат, и грязная, точно
бродячий пес. Какого шамса ты ее купил?
- Так дешево отдавали. И дышала она. Говорю, грудь
двигалась.
- Дешево… Грудь… Тьфу, дурень. Потеряли монеты из-за тебя…
Теперь ещё от тела избавляться, опять деньги тратить.
Мужские голоса то приближаются, то затихают, переходя на чуть
слышное бормотание. Я упорно прислушиваюсь к ним, даже когда они
удаляются и становятся не слышнее комариного писка. Один голос
низкий и гулкий, как эхо в пустой бочке, – это он утверждает, что
девка живая. Обладатель второго, высокого и визгливого, хочет
избавиться от неё.
Интересно, про кого они говорят? Ведь не про меня же? Я «девкой»
была еще в прошлом веке, даже в прошлом тысячелетии. Мы с подругами
ещё шутили, когда двухтысячный год встречали, что пятьдесят лет в
одном тысячелетии прожили и в другом еще пятьдесят должны прожить.
Я не прожила.
- Девка, слышь, ты правда что ли сдохла? Вот ведь гоблин, зараза
такая, подсунул дохлятину.
Меня с силой бьют в бок. Больно. И странно – значит, девка, это
я? Только зачем же от меня избавляться, если я живая? Или нет? Мне
кажется, я умерла. Ведь сердце просто разрывалось от боли, когда я
потеряла сознание. Но если я ещё жива, то где врачи, реанимация? А
если умерла, меня нужно похоронить по-человечески…
- Давай вытаскивай ее из телеги – вон канава, туда и скидывай,
пока никто не видит, - это вернулся высокий голос.
Лодыжку сдавливает, потом меня дергают за ногу и куда-то тащат.
Мне больно, и затылок с глухим звуком бьется о что-то твердое. Раз
больно, значит, я точно живая.
- Помогай давай. Один ее не унесу – тощая, а тяжелая такая, -
пыхтит гулкий голос.
- Ага, охота была руки пачкать – она поди в блохах вся да в
лишаях. Сам купил, сам и возись с ней.
- Дурак, один ее пока вытащу да в канаву сброшу, полдня уйдет.
Увидит еще кто, донесут инквизиции и заставят за свой счет её
хоронить.
- Вот и похоронишь - раз ты ее купил, значит, твоя рабыня. Я
здесь не при делах.
- Говнюк! – выплевывает гулкий голос, и меня снова дергают,
теперь уже за руку. - Бери за ноги и тащи, пока никто не видит!
Притопим ее по-быстрому и свалим отсюда – в канаве воды по пояс, и
землюков полно. Сожрут тело, и следов не останется, а мы скажем,
что сбежала, если кто спросит.
- Одни проблемы из-за тебя, умник, - цыкает высокий голос.
Еще несколько рывков, и мое тело летит вниз, с глухим «хех»
приземляется на что-то твердое. Очень больно. Сознание плывет, и я
уверена, что все-таки умираю. Но нет, мои запястья и щиколотки
снова сжимают, и я повисаю в воздухе покачиваясь.
- Несем скорее – вон уже повозки показались на краю поля!
До меня доносится запах гнили, тухлой воды и тошнотворно-сладкий
трупный. Наверное, это пахнет канава, где полно землюков. Кто это,
интересно? Они должны меня сожрать...
- Я не буду близко подходить, край скользкий – еще свалимся, -
ноет высокий голос, и движение прекращается.
- Ссыкло тощее, - бурчит второй. – Ладно, отсюда скинем.
Раскачиваем и на счет «три» бросаем.
Я пытаюсь пошевелиться и сказать, что я живая, не надо меня в
канаву, но язык не слушается.
Мое тело начинают раскачивать и считать:
- И раз… И два… И...
- Что тут происходит?! – ужасный счет обрывает властный мужской
голос, низкий и чуть рычащий, будто камни в горах перекатываются.
Те, что меня держат, замирают, и от них начинает нести диким
страхом, почти ужасом. Я чувствую, как он волнами бьет во все
стороны, задевая и меня. Я тоже начинаю бояться - вдруг этот
мужчина уйдет, и тогда жуткий счет продолжится...
- Я задал вопрос, – голос звучит очень властно, ему хочется
подчиняться. - Что. Здесь. Происходит?!
