Болеть тобой

Роман

Кое-как пытаюсь разлепить глаза. Ресницы как будто клеем намазали, помогаю себе руками. Картина сначала мутная, расплывчатая, затем предметы обретают четкость. Пялюсь на незнакомые обои с золотистыми треугольниками. Просто жесть.

Медленно опускаю глаза и вижу чью-то ногу, торчащую из-под одеяла. Не моя, женская. Кто?

Пора завязывать с такими безбашенными тусовками. Перед глазами резко появляется тонкая женская рука с ярким маникюром, и я резко вскакиваю, чтобы увернуться. Большая ошибка. В глазах темнеет, виски пронзает лютая боль. Девчонка на кровати что-то бубнит во сне и ворочается. Кто? Лица не видно, только светлые прямые волосы.

Было? Не было? Ни черта не помню. Ладно, это всё потом, мне нужна вода. Шлепаю босиком до ванной комнаты. Нахожу со второй попытки, сразу же бросаюсь к раковине и жадно пью прямо из-под крана. Блаженство… Напившись, стягиваю футболку, джинсы и трусы (ага, одежда – точно ничего не было!) и резко отдергиваю в сторону шторку опять же с треугольниками. Зависаю.

В ванне, обложившись книгами, по-турецки сидит девчонка в клетчатой свободной пижаме и оценивающе смотрит прямо на меня, при этом ее ни капли не смущает, что я голый и, кажется, всё еще пьяный. Мы таращимся друг на друга около минуты, затем я выпаливаю:

— Какого ж хрена?!

Понимаю, что передо мной Саша Дятлова не сразу. Картина как-то не клеится. Неприметная тихоня, неизменно сидящая за первой партой и считающая себя умнее всех, никак не может оказаться на подобной вписке, бред какой-то. Но она здесь. Смотрит на меня своими большими абсолютно спокойными глазами и едва заметно приподнимает брови. Молчит.

— Какого… — у меня, кажется, заедает пластинка, одергиваю сам себя и заостряю внимание на том, как Стукачка блуждает равнодушным взглядом по моему обнаженному телу.

Вообще-то стесняться мне нечего, но, к моему удивлению, мне становится жутко не по себе. Опускаю глаза и цепляюсь взглядом за кучку шмоток на полу.

— Не впечатляет, — вдруг произносит эта убогая.

— Может, свалишь, а? — рычу я. — Дай помыться.

Мой ответ вроде бы ее забавляет. Она растягивает тонкие губы в улыбке и чеканит:

— Все равно не отмоешься.

Затем поднимает со дна ванны телефон и быстро делает снимок. На секунду прикрываю глаза. Чертово утро.

— Могла предупредить – я бы попозировал, — мгновенно реагирую я.

Дело дрянь, если честно. После того как Дятлова сдала весь класс директрисе, когда Зуб спер ключи от спортзала и инициировал тусовку в школе у бассейна на каникулах, от нее можно ждать чего угодно. Ее перестали за человека считать, из обычной зубрилки она превратилась в Стукачку, а это гора-а-аздо хуже. Даже не представляю, сколько в ней скопилось ненависти к одноклассникам. Думать не хочу о том, где может оказаться это фото.

— И так сойдет, — глядя в телефон, отзывается Дятлова, затем собирает книги, прижимает их к груди, вылезает из ванны и, специально задевая меня плечом, покидает комнату.

В коридоре слышу ее громкое «Привет, па!» и чувствую, как мгновенно к щекам приливает кровь. Успеваю только натянуть трусы, когда в ванную заходит широкоплечий небритый мужчина и, сдерживая смешок, покачивает головой. Все разом встает на свои места. Стукачка не приходила на вписку, вписка пришла к ней сама. Это её дом.

— Трындец, — подытоживает Зуб. — И как отреагировал ее папаня?

— Налил кофе, — бурчу я. — Допрос не устраивал. Какого хрена вы все свалили?

— Так Маринка же сказала, что предки утром вернутся. Да ладно, Ромыч, не пыхти так. У тебя с ней было?

— Рехнулся? — огрызаюсь я, впиваясь в лямки рюкзака. — Это же Стукачка!