Глава 1. Последний стол в Самаре.
В тот день в зале стоял запах обгоревшего лосося и неотправленных резюме. Егор Ширяев стоял у последнего столика – старого «двойного» у окна, где он когда-то сам делал предложение своей второй жене. Она потом говорила, что подозревала неладное ещё по тому, как он вытирал пыль с подставки под свечу. Тогда он думал, что это любовь. Сейчас – что это был перегиб с сервисом.
Он закрыл ресторан. Не потому, что обанкротился – нет, в Самаре он был кем-то вроде гастрономического Будды: с десяток заведений, авторская кухня, интервью для местных журналов с заголовками вроде «Ширяев: я подаю людям смысл». Просто всё надоело. От всего тошнило. От поставщиков, которые привозили не манго, а уныние в коробках. От официантов, у которых депрессия начиналась после третьей смены. От гостей, которые хотели «что-то без глютена и проблем».
Он мечтал исчезнуть. Без пафоса, без постов в канале Телеграмма с бокалом в руке и подписью "Новая глава началась!". Просто – выключить свет, оставить ключи и уйти.
И именно в этот момент, на фоне пыльного окна, как в старом французском фильме, в ресторан вошёл человек, который говорил по-русски с акцентом и пах карри.
– Вы… Ширяев? – спросил он, словно Егор был каким-то мифом.
– Уже нет, – буркнул Егор. – А вы кто, пельмень буддийский?
Незнакомец рассмеялся.
– Меня зовут Кешав. Я из Непала. Мне нужен ресторан. И человек, который умеет их оживлять.
Кешав сел за тот самый столик, как будто репетировал это движение дома перед зеркалом.
– Я не шучу, господин Ширяев. Мы хотим открыть ресторан в Катманду. У меня есть помещение, инвестиции и мечта. Мне нужен человек, который умеет работать с хаосом.
Гость был странно спокоен. Он сидел, положив руки на стол, будто ждал аудиенции у гуру. Сам по себе невысокий, плотный, с лицом, которое могло быть и тридцатилетним, и шестидесятилетним. Лицо людей, которые умеют жить в условиях, в которых россияне перестают даже спорить.
– Вы не спрашиваете, сколько я плачу, – сказал он после паузы.
– Потому что это всё равно не поможет, – Егор выдохнул и откинулся на стуле. – Если всё снова будет так же: стройка, бардак, официанты, у которых бабушка умирает каждый вторник, и холодильник, который выключается, когда ему грустно.
Кешав кивнул, как будто всё это знал.
– А если не будет?
– Не бывает, – отрезал Егор.
Он встал и пошёл по залу. Столы стояли, как после похорон: чистые, но пустые. Один – сломан, его починили скотчем, но он всё равно скрипел. Он гладил рукой спинку одного из стульев – тех, что он заказывал из Нижнего. Они должны были быть «сдержанно скандинавскими». В итоге были просто неудобными.
– Вы знаете, что мой шеф-повар ушёл в секту? – спросил он, не оборачиваясь. – Открыл онлайн-школу сыроедческой любви. Говорит, его картофельная запеканка теперь энергетически чище.
– Возможно, он тоже нашёл свою истину, – серьёзно ответил Кешав. – Иногда истина выглядит как катастрофа. Но это всё равно истина.
Вот чёрт, подумал Егор. Он говорит как Саша-бариста после второй бутылки вина.
Он вернулся, налил ещё текилы. Глоток обжёг горло. Тепло пошло по груди. Возможно, это было то самое «заземление», о котором столько говорила его бывшая.
– Окей, – сказал он. – Допустим, я прилетаю. Что дальше?
Кешав выпрямился.
– Мы идём в храм. Чтобы снять препятствия. Потом – смотрим помещение. Старый дом в Тамеле. Там раньше был магазин ковров, потом клуб, потом ничего.
– Ковры, клуб и ничего. Звучит как этапы российской экономики. А кухня?
– Внизу. Маленькая, но с вентиляцией. Есть крыша – можно сделать террасу. И сад. И, если вы позволите, уголок для медитации.
– Естественно. Где ж мне ещё рыдать по ночам.
