М-мм.. Как хорошо-о…
Из-за неплотно прикрытого окна всё утро я ёжилась от холода, и
когда горячая мужская рука легла на живот и властно придвинула меня
к крепкому обнажённому телу, я с удовольствием прижалась к живой
печке. Тепло медленно растекалось от макушки до пяток.
Требовательные пальцы нежно сжали грудь и принялись играть с
моментально затвердевшим соском. Остатки сонливости как рукой
сняло. Я замерла и, широко открыв глаза, уставилась на хорошо
знакомую стену, выкрашенную в светло-фиолетовый цвет. Моя спальня.
Моя кровать. Моя лампа на столике. Рисунки племянниц на стене.
Фотографии родителей и друзей. Мой шкаф, забитый старой одеждой.
Моё кресло. Мой плед на нём. Мой дом. Чужим здесь был только тот,
кто лежал рядом.
Его губы мягко коснулись моей макушки, и хриплый ото сна голос
произнёс.
- Доброе утро, чудо.
Только один человек на свете называл меня так - снисходительно и
чуточку насмешливо. Никому больше этого не дозволялось, хотя, и
желающих-то не особо много было. Но, если такие находились, я
мгновенно зверела, не желая терпеть насмешки от друзей Николаса, в
число которых входил и он. Словно вместо поцелуя, тебя треплют по
щеке. А я определённо мечтала о поцелуе. Правда, исключительно от
него - Томаса Картера, моей первой и единственной
любви.
И вот мечта сбылась: Том в моей постели. Но едва ли от этого я могу
назвать его более своим.
Его рука оставила мою грудь и двинулась вверх. Убрав волосы, Том
освободил себе доступ к шее и оставил на ней нежный поцелуй. Его
горячее дыхание опалило кожу. Проведя языком по ушной раковине, он
прошептал:
- Ты пахнешь земляникой, сладкая. Мне всю ночь снились земляничные
поля.
Надо бы повернуть и… и что? Сказать что-то? Поцеловать в ответ?
Продолжить начатое ночью? Но сейчас, при свете дня, сделать это
казалось невозможным. Волшебство исчезло.
От выпитого накануне вина болела голова. Я нуждалась в ванне и
таблетке аспирина, но вылезать из тёплой постели не хотелось.
Смущение достигло крайнего предела, когда тяжелая рука снова
оказалась на животе, и, с явным намерением не останавливаться,
поползла вниз. Охнув, я дёрнулась вперёд: никакого продолжения! По
крайней мере, пока не почищу зубы.
Скатившись с кровати, я схватила первую попавшую одежду.
- Виктория, вернись в постель.
- Мне надо туалет.
Оказавшись в ванной, я щёлкнула замком и, подойдя к раковине,
уставилась на себя в зеркало. Оттуда на меня смотрела молодая
девушка с испуганными серыми глазами; растрепанная, с потёкшим
макияжем и ярким румянцем. «Свежеоттраханная», - вспомнила я где-то
услышанную фразу. Да, теперь я определённо знаю, каково это – быть
свежеоттраханой. Да, и вообще, оттраханой. Этой ночью произошло то,
о чём я так долго мечтала. И сделала это с тем, о ком мечтала ещё
дольше.
- И что дальше? – тихо просила я у своего отражения. – Дальше-то
что?
Не помню времени, когда я не любила Тома Картера. Разве только
во сне. Да и то, редко, когда мне удавалось засыпать без мысли о
нём. Слава Богу, я почти всегда спала без сновидений - настолько
выматывала себя за день. Едва голова касалась подушки, я
проваливалась в черноту, но никогда не забывала перед этим
прошептать в ночь: «Спокойной ночи, Томми!»
Он был лучшим другом моего брата Николаса. Мы познакомились, когда
мне было одиннадцать, а Нику, соответственно, шестнадцать. Маме
предложили должность главного врача в окружном госпитале
Сан-Франциско, и отец твёрдо решил поддержать её желание сделать
карьеру. Он был шефом пожарной охраны в Карсон-Сити, штат Невада.
Папа любил свою работу, а работа любила его. В том смысле,
что шеф O’Брайан был уважаем в городе. Мама переживала, что отец не
найдёт себя во Фриско, поэтому путём долгих переговоров и
обсуждений было решено, что Николас останется с отцом, а я перееду
с мамой. После всё переигралось, и в Карсон-Сити осталась я.
Родители разумно положили, что для поступления в колледж, лучше,
если школу Ник закончит в Калифорнии.
