— Посиди-ка тут, Стефания, — засунул
я ребёнка в сиденье продуктовой тележки.
Присел, чтобы достать с нижней полки
пачку подгузников.
— Что значит, он хочет дом? —
раздался над головой возмущённый женский голос, слегка сипящий: то
ли сорванный, то ли простывший.
Мимо процокали тонкие каблуки
головокружительной высоты. Полы белого пальто скользнули по
коробкам, стоящим в проходе. На дорогой ткани остался грязный след.
Я невольно проводил его глазами, но женщина даже не заметила, что
испачкалась, остановилась, прижимая телефон к уху, и невидящим
взглядом уставилась на горку детского питания в стеклянных
баночках.
— Какое он вообще имеет отношение к
моему дому? — выкрикнула она, закашлялась, а потом прохрипела: — Я
заплатила за каждый кирпич в его стенах со своего кармана. Нет,
этот дом оплачен моими кровью и потом. А всё, что делал этот козёл:
таскал туда своих баб. И теперь он, видите ли, хочет дом?
Я разогнулся, держа в руках огромную
упаковку подгузников. Подмигнул Стешке. Она крутила головой в
неудобном капюшоне и увлечённо мусолила кулак. Потерпи, малыш, мы
быстро. Делая вид, что внимательно изучаю этикетку, я сдвинул
тележку ближе к незнакомке.
Вернее, к знакомке.
Я мог не узнать её голос, потому что
она его сорвала. Я мог забыть сколько лет прошло с нашей последней
встречи: пять? шесть? Но этот гордый профиль с идеальным
голливудским носом, который она сделала, едва ей стукнуло
восемнадцать, я бы не забыл никогда.
Славка.
Сердце врезалось в рёбра, как птица
в стекло.
Славка!
Я выдохнул, улыбнулся. И тут же
поспешно прикрылся упаковкой подгузников.
— Что?! Его официальные доходы за
период нашей совместной жизни превышали мои? Да знаю я, сколько
платят в его сборной! Только где были эти деньги? Хватит с него
Гелендвагена. Пусть складывает в машину свои клюшки и убирается!..
Нет. И слава богу, что у нас нет детей!.. — прижимала она к
уху телефон.
Я невольно отвёл глаза: кольца на её
пальцах слепили.
И я точно знал, что каждый из
сверкающих камней настоящий и, возможно, тоже оплачен кровью и
потом какого-нибудь африканского повстанца, что добывали кровавые
алмазы для корпорации Де Бирс, а компания «ORLOV», одна из
крупнейших ювелирных сетей в стране, успешно покупала их для своих
изделий, о чём мы не раз спорили: я подначивал, она злилась. Но это
мне вспомнилось совсем не кстати.
— Нет, я не отдам Бахтину ни
половину дома, ни четверть, ни камня, ни рубля за него. Так и
передайте его адвокату. Это мой дом! Магдалина Ефремо… — её
оборвали на полуслове. И Владислава замолчала.
Слушая своего адвоката, Владислава
Орлова, дочь владельца бренда «ORLOV» и сети ювелирных салонов «57
граней», «Маркиза», «Аграф», расхаживала от полки к полке в секции
детских товаров с совершенно потерянным видом. Вряд ли понимая, что
рассматривает: стеллажи с детскими кашами или банки с молочными
смесями. Она выглядела такой поглощённой своими проблемами (я,
кажется, зря натянул шапку пониже на глаза), а ещё такой… худой.
Когда мы встретились впервые, нам
было по шестнадцать.
Славка весила восемьдесят килограммов, я — за сто. На авторском
тренинге по похудению, как назвали бы его сейчас, психиатр, врач
высшей категории Зинаида Витальевна Сабурова, вправляла мозги
подросткам с проблемами пищевого поведения и лишним весом, и делала
это весьма эффективно за очень неплохие деньги.
Я, провинциальный паренёк, только что переехавший в большой
город, попал на её курс для богатеньких деток, только потому, что
она моя родная тётка. А поправился, когда умерла мама. Часами
зависал над кактусами, крошечными «живыми камнями»: литопсами и
конофитумами, что она так любила, и постоянно что-то жевал, даже не
замечая, сколько и что. Славка же была типичной заучкой, любимой
мамино-папиной упитанной девочкой, которую растили в роскоши и
безбожно закармливали. Девочкой, которая вдруг осознала, что хочет
быть привлекательной.
