Часть 1.2. Улугбек Ешев
1.2.1. Тюрьма
Тюрьма напоминала крепость, обнесённую колючей проволокой, натянутой между высокими стенами, которые словно охраняли секреты, захваченные временем. На каждой из вышек дежурили пулеметчики с настороженными взглядами, их автоматические винтовки готовы к любому развитию событий. По территории в беспорядке бегали собаки – натренированные, злобные, с оскаленными зубами, они выискивали любые признаки неподчинения. Заключенные знали: их шансы на выживание зависели не только от поведения, но и от настроения этих четвероногих охранников.
На фоне серого неба висели огромные щиты-плакаты с изображением Ислама Каримова. Его взгляд, полон уверенности и строгости, призывал к соблюдению закона и уважению традиций. Эти плакаты становились для заключенных символом глухой иронии – ведь многие из них, надев тюремную робу, были фактически лишены всех прав.
Утро, и с восходом солнца в воздухе повис холодный ветер. Температура ощущалась как будто зябка, мороз пронизывал до костей. Заключенные, одетые в потёртые, плохо сшитые одежды, выстроились на плацу, где, приложив руку к сердцу, слабо и нестройно пели гимн Узбекистана. Их тела дрожали от стужи, каждый из них чувствовал, как холод проникает в самые глубокие уголки их существования. Не знающие текста или плохо поющие тут же становились мишенью для надзирателей, которые, с яростью стягивая их к себе, наносили удары до крови.
По плацу разносится их голоса:
"Бағри кенг ўзбекнинг ўчмас иймони,
Эркин, ёш авлодлар сенга зўр қанот, зўр қанот!
Истиқлол машъали, тинчлик посбони,
Ҳақсевар, она юрт, мангу бўл обод!"
Некоторых из обездвиженных, потерявших сознание, по приказу офицера уводили в медчасть, где, как правило, их ждали не исцеление, а лишь новая порция унижений. Мрачные коридоры этой части тюрьмы, освещенные тусклыми лампами, были свидетельством страданий, оставляя позади застывшие взгляды и испуганные лица.
Среди заключенных выделялись два африканца. Их лица были искажены страхом и недоумением – они не могли правильно выговорить узбекские слова, за что подвергались жестоким избиениям. Надзиратели, с вызывающим презрением, кричали на них:
– Вы, обезьяны, учите наш язык! Пойте правильно! Пока не выучите, все заключенные будут стоять на плацу и петь!
Один из охранников, раздражённый их неумением, указывал на вышку, и гимн начинался снова. Заключенные пели ещё более громко, выплёскивая ненависть и презрение на своих соузников, каждый взгляд был полон злобы и насмешки.
Начальник тюрьмы Эшмат Мусаев, толстый и надменный человек, был совершенно равнодушен к страданиям заключённых. Для него ценность заключалась в деньгах и власти, в возможности поизмываться над человеческой судьбой. Его толстое лицо, с двойным подбородком и ненавидящим выражением глаз, смотрело на происходящее с презрением и равнодушием.
Он наблюдал за всем этим из своего кабинета, потягивая чай из пиалы, довольно улыбающийся. В кабинете, оформленном с избытком роскоши, висел портрет Каримова, на столе красовались различные закуски, алкогольные напитки, хранящиеся в красивых бутылках. Ковер, на котором, казалось, никогда не было ни одной пылинки, покрывал пол, придавая помещению вид незыблемого авторитета.
Рядом с ним стоял Мистер Х, любопытный человек с тёмными очками, который вдруг, указывая на африканцев, произнёс:
– Кто это за экзотические «фрукты»?
Эшмат, с презрением на лице, ответил:
– Негры что ли? А-а, мы их называем «бананы». Ведь африканцы как обезьяны жрут бананы, хахаха.
Мистер Х, недоумевая, спросил:
– И как эти дети саван попали к нам?
Эшмат, помешивая лед в стакане, бурчал:
– Наркокурьеры, транзитники. Провозили в своем желудке капсулы с наркотиками. У одного произошел разрыв – умер прямо в салоне самолета. Сняли всю команду, проверили – там героин в желудке, высирали по нескольку часов. Дали большие сроки.
