Глава первая. Пыль на конверте
Она всегда ненавидела эти визиты в старую квартиру. Не то чтобы там было что-то плохое – напротив, слишком много было хорошего, законсервированного, как насекомое в янтаре, и от этого становилось невыносимо грустно. Воздух в квартире был густым и неподвижным, пропахшим пылью, старой бумагой и тишиной – особым сортом тишины, которая наступает после того, как замолкает главный голос.
Анна закрыла за собой дверь, повернув ключ два раза. Звук показался ей неестественно громким в полной безмолвии прихожей. Она повесила пальто на вешалку, ту самую, дубовую, с резными шариками на концах, за которую она цеплялась в детстве, когда отец поднимал её, чтобы снять с верхней петли её курточку. «Осторожно, Анечка, не сломай», – слышалось ей его спокойный, ровный голос. Отца не было уже три года. Теперь и мамы не было четыре месяца.
Квартира замерла в ожидании, которое никогда не сбудется. Анна прошла в гостиную, её шаги глухо отдавались по паркету. Солнечный луч, робкий в этот ноябрьский день, пробивался сквозь щель в тяжёлых портьерах, выхватывая из полумрака танцующие пылинки. Она не стала открывать шторы. Не было сил нарушать этот музейный покой.
Она приехала с одной-единственной целью – разобрать мамин секретер. Та самая вещь, которую она всё откладывала. Комод, шкафы с одеждой – всё это было разобрано сразу после похорон, с каким-то почти истерическим рвением, чтобы не оставлять себе времени на горе. Но секретер… Секретер был святыней. Мама проводила за ним долгие часы, писала письма (кто вообще пишет письма в двадцать первом веке?), разбирала счета, листала старые альбомы. Прикасаться к нему казалось кощунством.
Но жизнь брала своё. Квартиру нужно было продавать. Решение далось нелегко, но оно было единственно верным. Жить здесь она не могла, а содержать «музей памяти» – непозволительная роскошь для скромного бюджета редактора провинциального издательства.
Анна подошла к секретеру. Он был красивым, старинным, из тёмного ореха, с откинутой крышкой, за которой скрывалось множество потайных ящичков и отделений. Она провела ладонью по гладкой, отполированной до зеркального блеска поверхности. Пыль легла тонким, бархатистым слоем. Ещё одно доказательство окончания эпохи.
Она села на мамин стул, почувствовав под собой прохладу кожицы. С чего начать? С верхнего ящика. Внутри царил образцовый порядок, который так любила её мать, Лидия Петровна. Папки с аккуратно подписанными ярлыками: «Квитанции ЖКХ», «Налоги», «Гарантии». Анна откладывала их одну за другой в картонную коробку, поставленную рядом на пол. Ощущение было странное, будто она роется в чужой жизни, хотя это была жизнь самого близкого ей человека.
За верхними отделениями последовали боковые. Здесь хранились более личные вещи: открытки ко дню рождения, несколько её, Анниных, детских рисунков, бережно разглаженных и подписанных маминым почерком: «Анечка, 5 лет. Солнышко и домик». В горле встал ком. Она отпила глоток холодного чая из термоса, который принесла с собой, и продолжила работу.
И вот она добралась до самого потайного, маленького ящичка, который открывался при нажатии на незаметную пружинку сбоку. Она знала о нём с детства. Мама иногда показывала этот фокус, доставая оттуда то редкую иностранную монетку, то красивую старую брошь. «Это для самых главных секретов», – говорила она, подмигивая.
Анна нажала. Пружинка щёлкнула с тихим, но отчётливым звуком, и маленькое отделение выдвинулось вперёд. Внутри не было ни монет, ни украшений. Там лежал один-единственный конверт.
Конверт был пожелтевшим от времени, плотным, почтовым, с выцветшими синими линейками для адреса. Он не был заклеен. Анна взяла его дрогнувшими пальцами. На конверте не было ни марки, ни штемпеля. Только адрес, написанный чернилами, почерком, который она узнала бы из тысяч: твёрдым, уверенным, с лёгшим наклоном вправо. Маминым почерком.
