- Прошу вас отпустите, - умоляю я и пытаюсь вывернуть запястье
из толстых пальцев. Каждый раз, когда я предпринимаю попытку к
бегству, он только сильнее сжимает руку, заставляя хныкать от
боли.
- Ты тиснула у меня двадцатку! Я покажу тебе как воровать! –
басит он.
Здоровый жлоб тащит меня сквозь толпу радостных людей, что
готовятся к сочельнику, и плевать хотели на такой мусор, как я.
Никто и пальцем не пошевелит, чтоб помочь бродяжке, которую
насильно уводит мужик, не вызывающий доверия.
- Я клянусь, что ничего не брала, - мямлю я сквозь слезы.
- Я отучу тебя воровать раз и навсегда, - говорит он
угрожающе.
- Прошу вас, только не копы, - умоляю я.
Я на три головы ниже, и ноги у меня не такие длинные. Я стараюсь
поспевать, но всё же спотыкаюсь и падаю. Наледь на дороге счесывает
кожу на коленях, и я вскрикиваю от боли. Он оборачивается и
одаривает меня презрительным взглядом. Его глаза налиты кровью и
безумием, а ноздри раздуты, как у быка. Мужик, не выпуская
затекшего запястья, хватает меня за шкирку, ставит на ноги и опять
куда-то тащит.
- Я сам с тобой разберусь! Без всяких копов, - бросает он на
ходу.
Вместо того, чтоб орать, отбиваться и кусаться, я лишь слабо
сопротивляюсь. Я пытаюсь договориться без шума, потому что не хочу
обратно в приют.
Он что-то ищет глазами. Местечко потемнее. Укромный уголок, где
только крысы и мусор. Дыру, в которой никто не помешает ему сделать
со мной самые ужасные вещи.
Эта гора жира затаскивает меня в проулок и прижимает мою ладонь
к стене. Я слышу металлический щелчок и замечаю у него в руке нож.
Лезвие неспешно царапает кирпичную кладку между пальцами. У меня
перехватывает дыхание.
- В Турции принято отрезать руки за воровство, - говорит он с
видом эксперта, - а я отрежу тебе только палец. Давай выберем
какой. Эники беники….
- Не надо! Умоляю! Я клянусь, что ничего не брала! – выкрикиваю
я и в ужасе зажмуриваюсь.
- Отпусти девочку или вызову полицию, - слышу я спокойный голос,
который переливается стальными нотками.
- Иди своей дорогой, мужик, пока ноги тебе не переломал! А с
воровкой я сам разберусь! - басит он, обдавая меня волной
перегара.
- Что она у тебя украла?
- Двадцатку.
- Я дам тебе две сотни, если уберешь от нее руки, - предлагает
мой спаситель, которого я даже не могу разглядеть.
Он хватает меня за шиворот и вытаскивает на свет, как
котенка.
- Хочешь её, гони две сотни! – выкрикивает мерзкий тип, не забыв
хорошенько меня встряхнуть.
Неужели кому-то не плевать? Я смотрю на парня, который за меня
вступился. Левая сторона лица скрыта в тени, правая же ярко
освещена уличным фонарем. На голубой радужке то и дело вспыхивают и
гаснут золотистые искорки.
Он молча достает из кармана светлого пальто бумажник,
вытаскивает пару купюр и бросает к ногам амбала.
Увалень кидает меня вперед, хватает деньги и спешит смыться,
ведь я, и правда, ничего не украла. Я, не удержавшись на ногах,
падаю на колени прямо у ног своего спасителя.
- Ты в порядке? - спрашивает парень и протягивает мне руку.
Я хватаюсь за нее, как за спасательный круг. Он помогает мне
подняться. Я смотрю на него. Красивое лицо, на вид не больше
тридцать. Глаза голубые, а темные волосы уложены в зализанную
прическу, которую разрушают хлопья снега.
- Да. Я ничего у него не брала.
- Я знаю, - усмехается он. - Откуда у него двадцатка?
- Спасибо!
- Есть хочешь? - спрашивает он, и у меня отвисает челюсть.
При слове “есть” желудок скручивает болезненный спазм; он громко
урчит, а я согласно киваю.
- Пойдем! - бросает незнакомец.
Я завороженно наблюдаю, как золотистые всполохи на радужке
появляются и исчезают. Люди, которые умеют улыбаться глазами просто
не могут быть плохими, правда? Тем более, он только что спас меня.
И даже не пожалел две сотни.
