Дом, где живет чудовище

Дикие плетущиеся розы пахли перед грозой совершенно одуряюще. Эта часть сада заросла так густо, что остов беседки, находящейся рядом, статуи и некоторые деревья прятались под ними, как старушки под шалями. Часть древней покрытой трещинами ограды тоже скрывалась под колючими ветвями, а дальше было море. Обрывалось резко вниз и распахивалось в стороны, мешаясь с небом. Кроваво-красное солнце тонуло в темной, подсвеченной таким же багровым воде. Тяжелая темная низкая тень, клубясь, наползала со стороны города.

Стоило прятаться здесь, в краю, где дождей бывает меньше всего, как в первую же неделю поймать грозу.

Готьера. Побережье. Курортные городки и рыбачьи деревни, сплетни вместо новостного листка, все друг другу родственники или свояки. Во всяком случае, местные жители. Но обилие приезжих отдыхающих, особенно в сезон, оказалось решающим. И минимум дождей.

По местным поверьям очень-очень давно морская нимфа, обозлившись за что-то, наложила проклятие, чтобы тучи обходили Статчен стороной. Ушлый наместник подумал и сделал отсутствие дождливых дней местной изюминкой, а под это дело организовал весьма прибыльную торговлю прохладительными напитками. Розовый лимонад только здесь можно попробовать. Роз в Готьере тоже много. И они везде. Забавно, что название городка на ааронрийском значит именно “городок”.

Я попробовала улыбнуться. По ощущениям, вышло не очень. В последнее время у меня совсем не было практики. И зеркало мне тут не помощник. Я избегала своих отражений почти так же тщательно, как и дождя. А море – любила. За горькую соль.

До разгула стихии еще было время, и я не торопилась обратно в дом. Смотрела на тревожный закат и мечущихся над водой чаек. Ветер уносил их крики куда-то под обрыв. Так и тянуло заглянуть, куда именно.

Я осторожно положила руки на край белеющей в сумерках ограды и посмотрела вниз. Узкая полоска пляжа была так далеко, что гребни беспокойных волн казались тонкими розоватыми нитками.

На тропинке-серпантине, чуть дальше вправо по склону, где обрыв не был таким крутым, лежала сломанная кукла в платье служанки. Ветер трепал темные кукольные волосы, задирал подол кукольного платья, обнажая раскинутые и повернутые под неестественными углами кукольные ноги. Одна кукольная рука свешивалась вниз. И голова на тонкой шее. Мечущиеся волосы плотно облепили кукольное лицо, но мне все равно чудился открытый рот. Чаячьи голоса были там же, над тропинкой, рядом со сломанной куклой. Будто птицы кричали вместо нее.

Я схватила густой, сладкий, как розовое варенье, воздух, но он застрял в горле. В глазах сделалось темно, а под руками – пусто. Не выдержав моего веса, древние камни осели, проваливаясь вперед и вниз. Туда, где беспокойные волны и полоска пляжа.

Глупо… Как глупо…

Шею обжег резко натянувшийся воротник. Пуговицы россыпью сиганули прочь от меня, руки с растопыренными пальцами нелепо дернулись, что-то хрупнуло в пояснице, а потом я снова оказалась ногами на земле. И лицом к… черному провалу тени под капюшоном. Только подбородок видно. И губы. Они двигались. Я улавливала тон, но не могла разобрать слов. Я была занята другим важным делом, кроме как слушать слова – вспоминала, как дышать.

Тяжелые руки легли на плечи, сжали, встряхнули и тут же отпустили.

Помогло. Смысл стал доходить одновременно с осознанием, что я фактически с голой грудью стою перед чужим, совершенно незнакомым мужчиной. Прикрываться было поздно, но руки все равно попытались стянуть края платья, чтобы спрятать непритязательный корсет и то, что он поддерживал.

– Вам понятно? – хрипловато произнесла тень в капюшоне.

Я на всякий случай кивнула.

Мужчина дернул плечом, резко развернулся и пошел прочь.