— Марика, постой, детка!
Намеренно не оборачиваясь, я ускорила шаг, пытаясь столь явным
образом дать понять навязчивому поклоннику, что не нуждаюсь в его
обществе. Однако, следуя необъяснимой мужской логике, Винай — дюжий
сын мельника — воспринял нежелание с ним общаться, как вызов, и
рванул следом.
До этого момента день казался на удивление удачным. Корзина за
плечом была пуста, а у пояса позвякивал мелкой серебряной монетой
туго набитый кошель. В городке, куда я попала еще затемно,
распродались все бабушкины зелья — а их с прошлого года скопилось
немало, ведь крестьяне из деревень по соседству давно у нас ничего
толком не покупают. На ежегодной ярмарке в предместье Солтенборо
собралось множество заезжих купцов. Мне удалось расположиться между
ними, и я бойко сбывала настои от кашля, притирки от прыщей и мази
на все случаи жизни. Зорко высматривая в толпе покупателей
знакомых, я вовремя отворачивалась и плотнее надвигала капюшон
плаща, чтоб меня не узнали и не испортили торговлю глупыми
наветами.
Весь обратный путь удавалось избегать нежелательных встреч. Чуть
завидев вдали пылящую по дороге повозку или путника, я
предусмотрительно ныряла в кусты, но, свернув с тракта на тропу,
что обегала деревню под прикрытием плодовых садов, нос к носу
столкнулась с парнем, который вот уже год, как не давал мне
прохода.
— Дурной глаз, да стой же! Надо поговорить!
О вот и оскорбления пошли! Замечательно.
Только не оглядываться, иначе сглаза ему не миновать!
Высоченный, плечистый малый без особых усилий нагнал меня и
бесцеремонно схватил за капюшон. Завязки резко врезались в горло, я
вскрикнула от боли и дернула узел, оставляя плащ в руках
преследователя. Винай помянул Тхара, и плащ полетел на обочину.
— Не уйдешь, ведьмовское отродье!
Наверное, по замыслу недотепы, оскорбления должны заставить меня
остановиться и выслушать его?
Преследуемая тяжелым дыханием и топотом за спиной, я домчалась
до горбатого, хлипкого мостика через глубокий овраг. Привычно
перепрыгнула опасно шатающиеся в середине доски и оказалась на
другом берегу. Здесь дорожка разделялась: поросшая травой, еле
заметная тропка убегала в сторону, в дремучий лес, к нашей с
бабушкой хижине.
Чтобы оценить шансы скрыться в лесу, я обернулась. И это стало
роковой ошибкой.
Винай уже ступил на мост, хлипкие доски заскрипели под его
весом. Вдруг одна в середине подломилась, и нога парня соскользнула
в образовавшуюся дыру. Винай вскрикнул от боли, застонал. В спину
неслась ругань, и я только рада была скрыться в лесу как можно
скорее.
«Дурной глаз» — так меня называют местные. И это еще самое
приличное прозвище! Не помню, когда это началось. Порой кажется,
это со мной всю жизнь, но бабушка утверждает, что родилась я с
обычными голубыми глазами и до пяти лет ничем не выделялась.
Счастливая босоногая девчонка, которая бегала играть с деревенскими
детьми и, как и мои друзья, не слушалась взрослых. И вот однажды я
поспорила и забрела в лесную чащу — запретную и дремучую. Меня,
разумеется, искали, но к вечеру я сама выбралась и нашлась на
опушке. Цела и невредима, я не ведала, ни что со мной произошло, ни
какой переполох подняла бабушка в окрестных деревнях. Вот тогда и
заметили впервые, что левый глаз у меня стал светло-зеленым, словно
молодая листва весенней порой, а правый остался светло-голубым.
С тех пор моя жизнь круто поменялась. Когда я в очередной раз,
вопреки запрету бабушки, убежала в деревню, меня встретили
настороженные взгляды крестьян, которые чертили на земле знаки
против колдовства. Вчерашние подруги настороженно смотрели,
выглядывая из-за материнских юбок, а те тыкали в меня пальцами,
сложенными в отводящий беду знак и гнали прочь. Но тогда меня еще
не встречали градом камней, как сейчас.
