Первый чип вживили в 6:45 утра. Аркадий Суренов наблюдал, как скальпель робота-хирурга рассекает кожу над виском добровольца – студента-биоинженера Льва. «Гаруна-сеть активирована», – голос оператора дрожал от восторга. За стеклом лаборатории журналисты ловили каждый пиксель. Никто не заметил, как Лев сжал кулаки: его зрачки расширились, вбирая невидимый шквал.
К полудню Москва утонула в психоделическом карнавале. На Тверской женщина в норковой шубе танцевала с воображаемым медведем, распевая гимн 1937 года. Рядом мужчина в костюме Armani рыдал, прижимая к груди айфон: «Прости, Маша! Я не хотел» Его пальцы впивались в экран, оставляя кровавые полосы. Гаруна-сеть работала – но не так, как планировали.
– Стабильность на уровне 12%, – доложил техник Аркадию.
– Это не сбой, – Суренов прижал ладонь к холодному окну. – Это пробуждение.
В подземелье «Дилижана» Агата Гаспарян провела пальцем по корешку «Этики» Спинозы. Пыль пахла временем. Над головой грохотали взрывы – «Лигатурный союз» Тиграна Меликова начал войну против вышек связи. Экран ретро-телевизора поймал кадр: толпа на Красной площади синхронно замерла, уставившись в небо. «Они видят ангелов», – прошептала Агата. Её рука дрогнула, когда в динамиках раздался голос Льва – первого «чипированного»: «а потом я стал Иовом. Понимаете? Я *чувствую* его язвы».
К полуночи город превратился в сюрреалистичный театр. На крыше «Мерседеса» подросток декламировал Есенина, обливая бензином серверный блок. «Мы – призраки в машине!» – кричал он, поджигая технику. Пламя отражалось в тысячах пустых глаз: люди стояли неподвижно, ловя галлюцинации. Аркадий наблюдал за хаосом из кабинета в «Сити». На столе лежал отчёт: «Побочный эффект: импланты транслируют коллективное бессознательное. Рекомендация: отключить сеть». Он разорвал бумагу.
– Выпустите коммюнике, – приказал он ассистенту. – «Симптомы – временны. Это родовые муки нового сознания».
За окном взорвалась неоновая реклама. В темноте замигали миллионы глаз – словно город превратился в гигантского светляка. Аркадий не знал, что в эту секунду Агата открыла пожелтевший дневник диссидента 1984 года. На последней странице было написано: «Беда не в том, что машины начнут думать. Беда в том, что люди разучатся чувствовать».
Тигран Меликов пробирался через подвал кинотеатра «Иллюзион». Его люди минировали оптоволоконные узлы. «Гаруна – это цифровой лагерь», – бросил он в рацию. Внезапно его рука задрожала: перед ним возник прозрачный мальчик в пионерском галстуке. «Дядя, не ломай» – голосок звучал как скрип несмазанной двери. Тигран выстрелил в призрака. Пуля прошла навылет, разбив экран с афишей «Сталкера».
– Что это было? – прошипел напарник.
– Призрак данных, – Тигран вытер пот со лба. – Сеть выплёскивает мусор из памяти.
На рассвете Аркадий обнаружил Льва в ботаническом саду. Студент сидел под магнолией, обнимая колени. Его имплант мерцал синим.
– Они все здесь – прошептал Лев. – Рабочие с Уралмаша. Дети блокады. Даже тот кот, которого я задавил в семь лет.
– Это не реальность, – Аркадий положил руку ему на плечо.
– Реальность? – Лев засмеялся, и в смехе слышался плач. – Я *чувствую*, как вонзается штык в живот солдата под Сталинградом. Это больнее, чем «реальность».
Когда солнце поднялось выше, Лев замолчал. Его глаза стали стеклянными. «Лев?» – тряхнул его Аркадий. В ответ студент забормотал на иврите – языке, которого не знал. Гаруна-сеть начала сливать сознания в единый котёл.
Агата достала ламповое радио из запасов «Дилижана». В эфире – голос диктора: «правительство гарантирует стабильность». За ним – истеричный смех и щелчки. Внезапно эфир прорезал чистый голос: «Истина в боли. Ищите нас в пепле». Радио взорвалось искрами. Агата улыбнулась впервые за день: сопротивление обрело голос.
