Глава 1
Суббота, 2 ноября 1918 года
Полин
«Но я вовсе не хочу выходить замуж», – подумала она.
Письмо выпало из рук и плавно приземлилось на пол кабинета. Аккуратный почерк дяди, изящно и сдержанно выведенные кистью иероглифы – все это шло вразрез с хаосом, который царил в душе Полин. Она не стала поднимать письмо и просто уставилась на него так, будто это был не несчастный листок бумаги, а дикий хищник, гремучая змея или ядовитый паук.
Судьба Полин теперь во власти дядиной Первой Жены[1].
Первой Жены, которая даже видеть ее в своем доме никогда не хотела. Ее лицо искажала гримаса недовольства каждый раз, когда она смотрела на Полин. Дядя время от времени действительно порывался написать Первой Жене в Шанхай и попросить подыскать кого-то для племянницы, однако по рассеянности никогда не доводил начатое до конца. Но не в этот раз. В этот раз он вернулся в Китай на похороны своего отца и не забыл попросить Первую Жену нанять сваху для Полин, незаконнорожденной дочери его покойного брата.
Взгляд Полин упал на высокую вазу в углу, на сияющей поверхности которой была изображена хорошо известная ей легенда: госпожа Чанъэ[2] сбегает от деспотичного мужа, прекрасные одежды развеваются на ветру, когда она возносится в ночное небо навстречу полной луне. Она поднимает правую руку, указывая направление. Фарфоровая женщина устремляется к фарфоровой луне.
Воздуха в легких катастрофически не хватало. Полин распахнула окно, совсем не обращая внимания на холодный ноябрьский ветер, который хлестал по лицу и сметал со стола бумаги. Она высунулась наружу настолько, насколько позволяла кованая решетка. Полин хотелось утонуть в неумолкающем шуме, доносящемся с Лиссабонской улицы. Водители грузовиков нетерпеливо жали на клаксоны, две женщины прогуливались и весело смеялись, следом шли их дети, о чем-то щебеча, словно воробьи. Уличные фонари, благодаря которым Париж получил прозвище Город света, ярко мерцали на фоне заходящего солнца. Полин наконец-то смогла вдохнуть полной грудью. Она ощутила аромат свежей выпечки: в бистро на углу готовили вечернее меню.
Полин отошла к креслу, провела кончиками пальцев по полированной поверхности стола, изготовленного из розового дерева. Она поставила дядины кисти для письма на лакированную подставку. Дождалась, когда сердцебиение успокоится. Затем собрала разлетевшиеся по кабинету бумаги и убрала их под мраморное пресс-папье.
Должен же быть способ избежать участи, о которой говорилось в дядином письме.
Ее приданое было скудным, как, собственно, и перспективы найти хорошего мужа. Полин могла стать второй женой вечно пропадающего на работе торговца и находиться под гнетом обиженной первой жены. Или ее сосватают пожилому вдовцу, которому нужна неоплачиваемая сиделка.
Но какую бы участь ей ни уготовила дядюшкина Первая Жена, хуже всего то, что придется вернуться в Китай и отказаться от всего, что ей так полюбилось. Ведь придется расстаться с Парижем, покинуть эту квартиру с французскими дверьми и высокими потолками, попрощаться с соседями по Лиссабонской улице. А также позабыть про «Пагоду», дядюшкин магазин, и весь его прекрасный антиквариат.
