Когда мне снится Мано, я всегда просыпаюсь от собственного крика
и подолгу сижу, обхватив себя за плечи, не в силах опуститься
обратно на подушку. Боюсь досмотреть свой сон. Больше никто не
подбегает ко мне, чтобы обнять и успокоить, хотя сквозь хлипкие
стены, разделяющие наши каморки, я слышу, как родители ворочаются,
разбуженные моими воплями. Разве что мама иногда приоткроет дверь,
с грустью посмотрит и уйдет. Я не виню их - как им утешать меня?
Они сами безутешны.
Сперва нам было что говорить друг другу: он найдется, он просто
впутался в какую-то передрягу и скоро вернется. Но шли недели, и мы
перестали строить догадки, перестали разговаривать о нем. Мы не
произносим этого вслух, но мы знаем - он умер.
За минувшие пять лет не раз приходили серые бланки управских
извещений, сообщающие о найденных телах. Мама с папой - меня с
собой не брали, как ни просись - долгими пересадками ехали на
окраину Периметра, в стылые подвалы морга. Облегчение, которое им
поначалу приносили чужие лица под приподнятыми углами простыней, по
мере истончения надежды сменялось разочарованием. Мы даже не
похоронили его.
Многие же останки было вообще невозможно опознать, а кроме роста и
приблизительной даты смерти по ним ничего не установить. Это в
Сердце титулованные особы то и дело сдают на тесты капельки слюны,
чтобы прояснить детали своих развесистых родословных. Нам же в
Периметре для оплаты такого анализа понадобилось бы заложить всё до
последнего и вдобавок обречь себя на крупные долги. Так что кости
оставались безымянными.
Мне подобная пища для размышлений была лишь во вред. Я принималась
сутками напролет гадать, как Мано мог провести период от
исчезновения до гибели. Может, он влюбился в аристократку.
Отношения между периметрчанами и знатью строго-настрого запрещены,
и они были вынуждены прятаться ото всех. Когда их секрет раскрыли,
обладательницу благородной крови, как оно водится, слегка пожурили
и лишили части непомерного состояния, а моего брата убили безо
всяких разбирательств и выбросили его тело подальше от Сердца. Это
был наилучший вариант, ведь при таком раскладе Мано доставались
месяцы безоблачного счастья.
Но чаще меня глодали фантазии совсем иного рода. В них его пытали,
били, унижали, он корчился от боли и плакал, хотя в
действительности я никогда не видела его слез. Он пытался вырваться
на свободу и звал меня на помощь. После каждого извещения эти
картинки кружили надо мной густым кусачим роем, и в конце концов я
решила поставить им точку.
Полтора года назад мне исполнилось шестнадцать и я, официально став
совершеннолетней, отправилась в Управу. Всю жизнь боялась ее
служащих - как бритоголовых здоровяков в серо-красной форме,
патрулирующих Периметр, так и чинов в их багряных костюмах. Но я
собрала волю в кулак и на правах представителя нашей семьи отозвала
запрос. Если невозможно определить, Мано ли это, то ни к чему
теребить едва затянувшиеся раны. Родители не спрашивают, почему нам
больше ничего не присылают. Наверное, догадываются.
Сегодня кошмар разбудил меня ближе к утру и я не стала пытаться
снова заснуть. В коридоре висят причитающиеся на каждый этаж часы,
однако сверяться с ними нет нужды - по желтеющему в квадратном
окошке куску неба видно, что солнце еще поднимается. Значит,
времени до начала смены с запасом.
Потянувшись и прозевавшись, я медлю, прежде чем слезть с матраса.
Не хочу окончательно развеять сон родителей шагами по скрипучему
полу. Правда, мы все до такой степени привыкли к этому звуку, что
вряд ли он потревожит чей-то покой. Ну, если его предварительно не
нарушит визжание какой-нибудь истерички вроде меня.
Во сне брат вновь выкрикивал мое имя, а я не видела его и металась
по какому-то пустому заброшенному зданию, ища за обшарпанными
воротами, выглядывая в рамы выбитых окон. Сновидения про Мано
неизменно яркие, отчетливые. Не то, что другой повторяющийся мотив,
преследующий меня ночами. В нем прокручивается воспоминание из
раннего детства.
