Бывают сны, после которых просыпаешься, и думаешь, на самом деле
все происходило, или это всего лишь сон. Вот и сейчас я проснулась,
но боялась открыть глаза, потому что там, во сне, я умерла. А если
быть точнее, шла по тротуару, нагруженная пакетами, а автобус,
который должен, по идее пронестись мимо, что есть силы впечатал мое
тело в крытую остановку, дальше темнота. Так реально, так
страшно…
Еще пару секунд я пыталась прийти в
себя, потом аккуратно высунула нос наружу из-под теплой шкуры и
поняла, что дома у меня шкуры точно нет. Укрываюсь я как все
обычные люди, одеялом или пледом, но не как не шкурой. Сглотнула
тугой комок и попыталась не дышать, только сейчас поняла, что вонь
в комнате стояла удушающая. Чем только не воняло, и горелой едой, и
немытыми телами, и мочой, от запаха которой даже глаза
заслезились.
‒ Нэнька чего валяешься, — ‒ зычно
раздалось над ухом, и я вздрогнула, — вставай давай, ленивица,
сестра сегодня замуж выходит, а ей и дела нет, спит как
принцесса.
Я тихонько посмотрела, стараясь
разглядеть того, кто стоит надо мной, и зажмурилась. Женщина была
дородной: красное от злости лицо без тени косметики, на голове
шапка. Белая рубаха с рюшами на груди и сарафан, расшитый блеклыми
нитями, так, наверно, одевались мои предки, и это вызывало оторопь
и непонимание происходящего. Женщине надоело кричать, и она с силой
стянула шкуру, а меня, как нашкодившего котенка, скинула с кровати.
Я была не то, что испугана, я была удивлена, что она смогла так
легко скинуть восемьдесят килограммов, пока не увидела свои руки.
Тонкие, можно сказать, хрупкие косточки, длинные пальчики с
обгрызенными под кожу ногтями.
‒ Быстро пошла помогать бездельница,
‒ возмущалась тетка, ‒ кормишь ее, одеваешь, обуваешь, а она,
неблагодарная, не может сестре помочь.
Женщина еще побурчала для порядка и
ушла, оставив меня в полной растерянности. Нет, я читала и про
попаданок, и про переселение душ и как-то сразу поверила, что там,
на родине, я умерла, но где мой дворец, принц и белый конь?! Ведь в
книжках все так красиво… я встала, отряхнула с длинной рубахи
серого цвета налипший мусор, оглянулась.
Комнатка была небольшой, здесь
помещалась кровать, сбитая из простых досок, с матрасом и шкурой,
рассохшийся сундук со ржавыми уголками. На столе стоит, пуская
клубы едкого дыма, свеча из жира, они дешевые, но воняют и
брызгают, пронеслась в голове чужая мысль. Постаралась взять себя в
руки и не впасть в истерику. А мысли не уходили… успокоили, что дом
заговорен от пожаров, а то бы давно вспыхнул. Я потерла ногу об
ногу и не зная, что делать. От одной стены беленой приятно веяло
теплом, отчего я решила, что это стена, печь. Небольшое узкое
оконце затянуто чем-то непонятным, и света почти не пропускало.
‒ Нэнькааа, ‒ раздался издалека
крик, и я встрепенулась: не хотелось, чтобы опять пришла крикливая
баба и брызгала тут слюной от злости, а то и приложит по спине
кулачищем. Мне вдруг пришло понимание, что приложит, и сделает это
с удовольствием, Нэньку тут постоянно били. Я даже подняла подол,
чтобы удостовериться, что все ноги девчонки были в синяках. Свежих
и уже позеленевших. Не девчонки, тут же одёрнула я себя, а мои
ноги. Сама Нэнька умерла, напившись с горя воды с припарки
болиголова. Трава ядовитая, и Нэнька это знала и так решила свести
свои счеты с жизнью.
Любовь у нее была, любовь
безответная, к жениху сестры. Сестра Нэньке была неродная, а
двоюродная и жила Нэнька тут из жалости. Отец кузины был братом
отца Нэньки. Сестры как-то пошли на базар там и повстречали
красавца Надима Савра. Парень девушек заприметил тоже, вернее,
сестру Нэньки Азалию и влюбился. Даже на брак, который был чистым
мезальянсом, против воли родителей пошел. Род Савров был путь
небогат, но знатен, древний род.