— Нервная горячка, никаких сомнений быть не может.
От изумления я даже забыла, что сил нет ресницы поднять, и про
трубку в гортани тоже. Распахнула глаза.
— Евгений Петрович, вы в своем уме? Такого диагноза вот уже лет
сто не существует!
Только увидела я вовсе не своего лечащего врача.
Я, конечно, знала, что дела мои плохи, и не удивилась бы,
обнаружив рядом ангелов в белоснежных хламидах. Тем более что вон
тому, брюнету, только меча огненного не хватает. Лицо суровое,
взгляд из-под насупленных бровей прямо-таки молнии мечет, аж
зажмуриться хочется. Но одет он был не в белую хламиду, а в
какой-то костюм столетней давности. Второй будто сошел со страниц
учебника по истории медицины — пенсне, бородка клинышком, сюртук
или как там его… Неужели мода на том свете тоже отстала на пару
веков, как и медицина?
А зачем им медицина, бренных тел нет, лечить нечего.
О чем я думаю? Где мой лечащий врач? Что за бред?
— Бред, — подтвердил мои мысли тот, в пенсне, и я узнала голос,
говоривший о нервной горячке. — Пойдемте, не будем беспокоить
больную.
Скрипнула дверь, но не стукнула. По лицу пробежал сквозняк. Я
поморщилась: еще и двери толком закрыть не могут.
Которых в реанимации нет и не может быть.
— Вы уверены, что Анастасия не притворяется?
А это, наверное, тот, который без меча. Глубокий, бархатный
баритон. Таким бы серенады петь и в любви признаваться, только
сейчас в нем было слишком много раздражения.
Конечно, реанимация инфекционки — идеальное место для
симулянтов, именно потому я тут и оказалась!
— От моей жены всего можно ожидать.
Какой жены? Своей женой меня может называть только один человек
— да и то бывшей. Но этот, без меча огненного, явно не он.
Наверное, где-то на соседней койке лежит еще одна Анастасия,
которую не слишком любит муж.
— Ни о каком притворстве не может быть и речи.
— Это все усложняет.
— Грешно так говорить, но, может быть, наоборот? — Это снова
тот, в пенсне. — Может быть, будет лучше, если бедняжка вовсе не
придет в себя?
Может, оно и к лучшему, учитывая возможные осложнения менингита,
да только я не прочь бы еще пожить. Желательно, конечно, не глухой,
не парализованной и без эпилепсии, но тут уж как повезет. В любом
случае на тот свет еще никто не опаздывал, и я не тороплюсь.
— Евгений Петрович, вы в своем уме? — возмутился тот, что без
меча.
Определенно, нет. Ни один врач в здравом уме не скажет
родственнику пациента, мол, лучше бы бедняжке отойти в мир иной.
Поправочка: современный врач. А от бреда всего можно ожидать.
Только бред мог превратить дежурного реаниматолога в этого
пронафталиненного типа. Интересно, кто на самом деле другой?
— Вы предлагаете уморить Анастасию? Как бы я ни относился к
жене, смерти я ей не желаю!
— Не оскорбляйте меня подобными подозрениями. Свой долг я помню
и его выполню, — сухо произнес тот, кого назвали Евгением
Петровичем.
— Вот и замечательно. Сделайте все, чтобы ее спасти. Пусть
живет. — В низком голосе появилось злорадство.
Вот спасибо, разрешил, благодетель! Да уж назло тебе не
сдохну!
— А вы злопамятны, Виктор Александрович.
Какой Виктор? Не знаю я никаких Викторов!
— То, как вы обошлись с бедняжкой, — хуже смерти.
— Анастасия заслужила все, что с ней случилось. Пусть теперь
живет и жалеет о том, что потеряла.
Ну уж о таком сокровище, как ты, вряд ли кто-то жалеть будет.
Почему все красивые мужики — такие самовлюбленные сволочи? Или это
просто мне на таких всю жизнь везло?
— Я помню свой долг. Но, повторюсь, пока прогноз
неблагоприятен.
Да поняла я, поняла! Достали уже меня раньше времени
хоронить!
Ведомая непонятным мне самой чувством противоречия, я сползла с
кровати. Уже совершенно не удивилась, что отделение реанимации
выглядит комнатой в старом доме. По ногам прошелся сквозняк, но мне
было наплевать. Пять шагов до двери, я распахнула ее.
