«Мальчик опустил голову, но его заставили смотреть. Взяли за
рыжие длинные волосы, намотали их на кулак и дернули. Они подняли
его голову так, что из шеи мальчишки чуть не вылетел кадык, и
заставили смотреть. Его отец умер сразу. Конечно, было бы странно,
если бы человек мог прожить хотя бы минуту без головы. Хотя мальчик
надеялся, что его отец снова встанет и побежит, как та курица,
которую они обезглавили накануне, чтобы наварить бульона. Но отец
не встал, и мальчик не понимал почему. Он никогда не видел мертвых
людей прежде. Голова отца как раз была в ногах его матери. Мать же
еще была жива. Она была там, у стола, на котором еще оставалась
миска вчерашнего бульона, но мальчик свою мать не видел. Тучное
тело чужака, размером с медведя, нависло над его матерью, и
отчего-то стол содрогался, шатался, стучал о стену, а вот мать…
молчала. А потом, когда все с ней было кончено, пришла очередь
старшей сестры. Медведь отошел от стола, взревел, зачем-то засучил
рукав, вынул нож и сделал легкий надрез чуть выше обратной стороны
локтя. Когда он убрал нож, следующую жертву, рыжеволосую сестрицу,
потащили за ноги из угла к столу. Зверь оскалился и снова вернулся
к столу спокойной походкой, будто насиловать женщин было обычным и
бытовым для него делом, как рубка деревьев или заточка меча. И
тогда мальчик, уже не в силах этого выносить, начал молиться.
— Отче наш… сущий на небесах… — мальчик сложил ладони вместе,
потому как руки его были свободны — его держали за длинные волосы.
— Да святится имя Твое…
— Эй! Ты! — тот, кто держал его сзади, резким движением руки
повернул мальчика к себе. — Не смей говорить со своим ложным богом
при нас!
— Да приидет Царствие Твое… — протянул мальчишка, глотая и
сопли, и слюни, и слезы. Краем уха он слышал, как Маккенна, в
отличие от матери, не жалела своего голоса и груди. Он слышал, как
миска перевернулась на столе и куриный бульон полился на пол.
Затылком он чувствовал и видел, как его сестре больно. — Да будет…
да бу… дет… воля Твоя…
— Думаешь, он поможет тебе? Тогда молись! Молись, щенок! Да
погромче! Чтобы твой бог пришел и спас твою сестрицу! Ну, где же
твой Иисус?
Мальчик замолчал, пытаясь проглотить ком в горле, что мешал ему
дышать. Его волосы натягивали все дальше, и кадык, который еще не
до конца сформировался и не подарил мальчишке томного голоса,
казалось, вот-вот порубит шею надвое. Мальчик чувствовал запах
крови, пота, мочи и куриного бульона, что они варили с матерью
накануне.
— Я закончил, — послышалось впереди, у стола. — Берите, пока она
еще жива и хороша. Девственница. Повезло! А после — покончите с ней
как с ее христианской шлюхой-мамашей.
— Кажется, твой бог не пришел, малец? Почему же ты не спас ее?
Смотри на меня, мальчик! Почему не спас? Слышишь меня? Это ты
виноват, — последние слова мужчина пропел и просмаковал будто
сладкую песнь. — Ты-ы-ы винова-а-ат.
Мальчишка хотел освободиться, рванул вперед, оставив клок своих
рыжих волос в руке насильника, но кто-то третий ударил его в
затылок. А после он не помнил ничего. Только то, что больше он не
Райан. Не Райан МакДауэлл и не сын ирландского судьи. Раб. Трэлл, —
так звали его новые хозяева.»
отрывок из книги Мирославы Новиковой «Трэлл»
27 марта 2020
Ленинградская область
Последнее, что она видела, перед тем как лед треснул и вода
проглотила ее тело, — это желтые глаза ее пса, тонущего вместе с
ней. Последнее, что она слышала, — голос мужа, где-то вдалеке
зовущий ее по имени. Намокшее зимнее пальто тянуло вниз, будто
камень, привязанный к ноге утопленника. Девушка отчаянно пыталась
плыть вверх, болтала ногами и поднимала руки, но они предательски
упирались в толстый и неприступный слой скользкого льда. Как только
она смогла нащупать отверстие, поводок обвился вокруг ее ног и
связал их между собой. Ошейник душил, и пес сдался первым. Сорок
килограмм мокрого меха повисли на ее ногах, и она, наглотавшись
воды, сдалась второй.
