25 лет назад.
Дрожащие персты[1]Марии Фёдоровны сжимали чётки с малахитовым крестом. Бусины из ясписа тяжело ворочались меж костяшек, временами издавая звонкую трескотню. В хмарный полдень воздух сделался зябким, сквозь туман отчётливо доносились ребяческие возгласы. Мария следила за вертлявым силуэтом сына через высокое окно в горнице.
Она бесшумно шевелила губами, молилась. Краем глаза заметила силуэт тучного бургомистра, что во главе всей столичной депутации пристально следил за Дмитрием. В вязкой мгле затаилось зло, это ясно ощущали все присутствующие: и мать царевича, и бояре, и земской староста, и даже дьякон Михаил, затаившийся в маленькой ските на краю двора. Никто не отрывал взгляда от царевича, что беспечно носился по прогалине.
За спиной Марии Фёдоровны скрежетом разнеслось хриплое дыхание. Дощатый пол поскребли чем-то тяжёлым, будто копытом. Из темноты выплыла косматая и поганая[2]морда, а на ней – выпученное, словно виноград, око. Морда раскрылась бутоном и напустила на бледные ланиты[3]Марии смрад.
– С тебя недоимка[4], княжна, – прорычала морда у виска Марии.
Мария вздрогнула. На глаза её невольно напустились слёзы.
– Ты пришёл слишком рано.
– Давеча ты, когда плела с волхвами ков[5], о часах меня не уговаривала. Время мне чуждо.
– Я делала это не из прихоти, – всхлипнула Мария. Десница её сильнее сжала крест.
– Все так говорят,– протянула морда. – Поветрие[6]такое. Таким промышлял твой супруг и царевич Иван; тем же плетут и побеги Годуновы, как и тот, что престол алкал пуще твоего.
Позади нечто топнуло по дощатому полу копытом, и морда прильнула к Марии совсем близко. Она ощутила плечом его волотки поверху плеча и сильнее вздрогнула от отвращения.
– Я смогу вернуть его?
– Сможешь, – прохрипела морда. – А что отдашь мне, княжна? Дмитрия отдашь?
Нагая содрогнулась в потугах. Медленно голова её скатилась на впалую грудь, щёки сильнее зардели от слёз.
– Забирай его. Вон, во дворе. С крестом на груди.
Морда истово хрюкнула и топнула копытом. Да так сильно, что балки под мезонином затряслись, и кучно рухнул с дранки снег. Мария зажмурилась и прижала крест к губам. Утробно заурчала морда, всклокоченные тени вокруг пуще заострились.
– Так приведи мне Дмитрия. Настоящего приведи! Из той маленькой скиты вели дьякону вести ко мне.
Мария Фёдоровна в ужасе распахнула глаза. Сквозь изморозь на стекле она заметила, что никто не видел зла за её спиной. Все по-прежнему пристально следили за дитятком во дворе. Тогда она предприняла попытку обернуться, но тут же помертвела лицом и уронила руки вдоль тела. Пальцы её, точно надломленные, выронили чётки на пол. Яспис треснул под натиском копыта.
– А, Нагая! – завопила морда. – Одурачить меня вздумала, аки[7]козла на репище[8]? Думала, я не узнаю?
Мария хотела упасть на колени, но длинные когти, стиснув ей плечо, не позволили.
– Пощади, молю!
– Не нужна тебе пощада! – зарычала морда. – Тебе нужен престол, и ты его получишь!
– А Дмитрий? Не тронь его душонку юную, молю тебя, как Господа никогда не молила, – пролепетала Нагая.
Морда выронила княжну на пол. Та поначалу распласталась на полу, но затем пуще скривилась в потугах.
– Слишком многие передали векселя мне, да все они подписаны его душой. Но только за твои ошибки царевич сторгуется со мной за свою. И сам же принесёт тебе престол. На сем проклинаю тебя, Нагая! И не принесёт корона ни тебе, ни Дмитрию ничего, кроме мук адовых.
– А сынишка мой?! Сынишка! – завопила Мария, решившись поднять взор.
Волоски на морде вдруг удлинились бурьяном в тени. Единственный глаз с треском выкатился и затерялся средь бусин из ясписа. На половицах остались царапины, но грузное копыто исчезло. Зло испарилось.
