Наруга валялась в углу белоснежной,
до тошноты вылизанной камеры. До самой сердцевины атомов
простерилизованные стены. До самого донышка души обеззараженные
желания. От надежды вырваться осталась лишь едкая белизна пустого
места. Да эта камера, о стены которой даже башку не разбить –
мягкий амортизирующий пластик тоже издевался над заключёнными на
свой лад. Как не абсурдно, глаз радовал лишь темнеющий на стене
контур силовых кандалов. Пока их подопечная соблюдала режим
содержания – сидела, как приклеенная, на месте – они высокомерно
плевали на факт её существования. Но стоило нарушить границу точки
её дислокации, эти монстры выплёвывали из стены силовые
щупальца.
Заключённой отвели клочок
пространства – два на три метра – где за это самое существование её
не подвергали наказанию. Весь остальной мир больше не
предназначался для каких-то её нужд. Даже в туалет ходим, не сходя
с места – едко скривилась Наруга – чем не королевская привилегия?
Монархам для этого приходится трудить ноги. А ей лишь прямую
кишку.
Глаза сами собой прилипли ко второму
цветному пятну – от коридора камеру отделяла стена
мутно-голубоватой силовой защиты. Олицетворение высшей степени
непогрешимости в вопросах безупречной непроницаемости. Это было
признание. Практически, слава: на персоне заключённого здесь
преступника можно сделать приличные деньги. Да многие, собственно и
пытались, обивая пороги соответствующих служб. Однако чиновники
стояли насмерть между Наругой и её заслуженной славой – слюнтяи
бесхребетные. Это ж, как углублённо и безапелляционно нужно
защищать своё место под задницей, чтобы пренебречь солидной
взяткой? А в том, что репортёришки готовы были расщедриться, ни
малейших сомнений. Недаром она так долго работала над своим имиджем
законченной сволочи и социальной холеры. Пусть ненамеренно, но
весьма плодотворно.
Жизнь такая штука, что спорить с ней
на равных могут либо гении, либо дебилы. Вот Наруга и не спорила,
живя сегодняшним днём – равнодушная ко дню завтрашнему. В завтра
она не верила, давно бросив попытки ответить на вопрос: к чему я
стремлюсь? И расплата причиталась ей по заслугам – мрачно
поздравила себя Наруга, скривившись от презрения к своему нынешнему
положению. Лучший ликвидатор прославленной – в определённых кругах
– конторы папаши Блуфо. Целых десять лет она держалась на верхушке
рейтинга. Не в одиночку, понятно. Но своей удачей её ребята были
обязаны ей, что и признавали безо всяких яких. Папаша Блуфо почти
удочерил везучую оторву, жёстко и педантично ставя на место её
недругов. Наруга и хотела бы – не могла дать слабину: собственные
псы растерзали бы её на месте.
Посмотрела бы на неё теперь мама –
поёжилась она и затосковала. Мама была женщиной достойной,
уважаемой. Её семейство – Наруге не довелось с ними свидиться –
заправляло всей жизнью на Аттике. Свою первую планету Европейская
лига заселяла с помпой – на этой планете собрались все самые
отъявленные консерваторы Европы. Многие сразу же взялись сочинять
себе родословные – едва ли не от спартанского царя Леонида. И как
только уживались придурки? Впрочем, в итоге ужились, состряпав
нечто более-менее фундаментальное.
И мамин «загул» в тот фундамент
врезался гранатой – такие трещины полезли, что только держись.
Загуляй она с кем-то «приличным», а не с «этим дикарём» из какой-то
космической дыры, всё бы обошлось. Даже на приключившуюся
беременность закрыли бы глаза – с кем не бывает? Но недостойную
дочь убрали подальше с людских глаз – презрительно ухмыльнулась
Наруга. Правда, ребёнка отнять не решились – знали, кого вырастили
на свою голову. Матушка устроила форменную революцию с элементами
членовредительства. Оба её инициативных братца даже лечились после
стычки с бесстыдной девкой, поправшей честь семьи. Та легко
согласилась с формулировкой – интересно, в кого Наруга такая…
такая.
