На краю Береговки, где избы редели, а тропинки тонули в сырой тени ивняка, стояла покосившаяся хатка. Здесь жила Арина, с тёткой, худой и вечно озабоченной женщиной. Родителей скосила чума, когда Арине было четыре года отроду. А сейчас – шестнадцать вёсен – пора невест. У неё же – одна поношенная юбка, руки в мозолях от огорода и стирки на богатых, да личико, от которого мужики в деревне тайком вздыхали. Но красота не прокормит, а приданого – кот наплакал.
Ближе к центру деревни, где земля была суше, а дома стояли крепче, дымила кузница Кресимира. Хозяин – мужчина в теле, с волосами, как ржавая проволока, и тяжелым взглядом, что гвозди вколачивает.
Его сын, Креслав, семнадцати лет, давно уже смотрел на деревенских девок. Его глаза цеплялись за Арину – когда она воду на реке набирала или на базар в единственном своём синем платке шла. Работящая, тихая, неизбалованная. И глаза… как незабудки в первой траве.
Долго Креслав лишь украдкой следил за Ариной, провожая глазами. А одним весенним вечером, пересилив себя, он положил ей на крыльцо полевые цветы. Спустя время, уже летом, густо покраснев, сунул ей в руки сладкие ягоды. Арина в ответ лишь кротко улыбалась и Креслав смелел. Однажды он робко предложил ей донести ведро с водой. Так начались их прогулки у реки.
Тайком, украдкой от отца Креслава, они встречались у ив вечерами. Мечтали. Ещё год, два – Креслав освоит все хитрости кузнечного дела, станет мастером. Тогда – сваты к Арине! Своя изба, пусть и маленькая, на краю. Дети. Жизнь, выкованная их руками. Он сушил ей слезы, когда тётка злая была. Арина приносила ему украдкой яблоки из сада старосты, где подрабатывала. Это были не просто яблоки. В её бедной жизни, где всё было серым и тяжёлым, эти яркие плоды становились единственной роскошью, которую она могла ему подарить. Арина мечтала:
– Вот будет наш дом, наша яблоня во дворе, и мы будем есть свои, а не чужие.
И пока они делили украденное, его вкус был для них слаще мёда.
*** Два года спустя ***
Креслав, уже широкоплечий парень с намётанным глазом мастера, стоял перед отцом в душной кузнице. Уголь пылал в горне, воздух дрожал от жара.
– Отец, я думаю, время пришло. Засылать сватов к Арише.
Кресимир не поднял глаз от раскалённой подковы, которую бил молотом. Бам! Искры брызнули.
– К Арине? – Голос хриплый, как скрип несмазанной телеги. Бам! – Оборванке той? Сиротке голопузой? Бам! – Сын, ты кузнеца сын! Мастером будешь! Нешто не видишь? Свататься к ней – что? Сватать себе дыру в кармане? Позор семье!
Креслав сжал кулаки, глядя на затылок отца. Бам!
– Я её люблю, тятя.
– Любовь? – Кресимир бросил подкову в бочку с водой. Шипение оглушило на миг. – Любить можно и в чужих постелях. А жить будешь с Мирославой. Дочерью ювелира. Слыхал? Ювелира! – Он подошёл вплотную, запах пота и угля ударил Креславу в нос. – Не себялюбствуй. Думай о деле. С Мирославой – расширение нашего дела. Связи. Деньги. Конь под седлом, а не кляча! Шуба, а не дерюга! Еда с маслом, а не пустые щи! И девка ничего, здоровая, румяная, грудастая. Родит и сама выкормит.
Креслав молчал. Он глядел мимо отца, на тёмный угол, где висели клещи.
– Решено, – отрубил Кресимир. – Раз ты готов, к Мирославе идём, договор скреплять, как только её отец вернётся. А про свою… ну, эту… не печалься. Навещать будешь. Тайком. Ребёнка ей сделаешь… не пропадёт одна. – Он тяжело хлопнул сына по плечу. – Умный парень. Поймёшь.
Креслав медленно кивнул и опустил глаза. Поймёт.
*** Несколько дней спустя***
Они сидели у реки. Место их мечтаний и надежд. Арина принарядилась – чистый платок, юбка без заплат. Глаза сияли.
– Креслав… Мне восемнадцать. Вчера Марьяна замуж вышла, младше меня годом. Все шепчутся… Сватов когда ждать?
