Более же всего облекитесь в любовь, которая есть совокупность совершенства. Кол.3,14
Иллюзорно. Да, именно иллюзорно все вокруг. Эта по-киношному вырывающаяся из темноты на освещаемое светом фар полотно асфальта белая прерывистая, то мелькающая пунктиром, то сливающаяся в сплошную, то вновь прерывающаяся на короткие отрезки. Извергающиеся желтоватым светом фонари и едва различимые ночные силуэты лесополос за ними. Этот будоражащий до каких-то неосязаемых разумом состояний голос скандинавской певицы со сложно произносимым именем, хрипловатые шаманские напевы на бэках и жесткий размеренный бас, что заставляет вибрировать внутренние органы и прижиматься поглубже в водительское сиденье. И конечно же запах нового автомобиля, не ароматизатора на веревочке и тем более не капсулы где-то под ногами. Запах впервые выехавшего из салона накануне вечером автомобиля. Странное пьянящее чувство свободы и довольства собой. Никаких ограничений. Ночь, трасса, машина без номеров и пара босых женских стоп на бортовой панели справа от меня.
Когда увидел ее впервые, я неожиданно для себя улыбнулся. И дело не в ее забавной походке, не в далеких от современных представлений об идеальных ногах и даже не в упрямо подвижной плоской родинке над губой. Я улыбнулся, заглянув в ее большие блестящие карие глаза с зеленоватой радужкой. Что-то колдовское, манящее. Они не сочетались ни с чем. Ни на что непохожие, самобытные, казалось, живущие собственной жизнью.
С этой неожиданной для себя улыбкой я спросил:
– Добрый день, могу угостить Вас кофе?
Помню, как она оценивающе осмотрела меня, как неуверенно повела головой в сторону и будто опомнившись взглянула на часы, после чего ответила:
– Да.
В тот момент я увидел, как шевелится кончик ее носа. Думаю, заулыбался еще сильнее.
– Русь, – ее голос вырвал меня из внезапно нахлынувших воспоминаний. – Чего ты замолчал? Еще и улыбаешься, как маньячело.
– Задумался что-то. Ты все равно в телефоне сидишь.
– Тут связи нет, – она положила телефон со вставленным шнурком зарядки в нишу возле рычага переключения передач и, откинувшись правым плечом на дверь, начала сверлить меня своим заискивающим, требующим удивлять, взглядом. – Нам долго еще?
– Часа через полтора или два будем в Анапе.
– Два часа?
– Мы только Краснодар проехали. Можем в Славянск-на-Кубани заскочить. Там остановимся.
– Там море есть?
– Нет.
– Давай тогда в Анапу. Я в детстве была – там море точно есть, – она смотрела через лобовое стекло и незаметно для себя улыбалась почти детской ненавязчивой улыбкой слегка проявлявшей ямочки на щеках.
– Я покурю, ладно?
– Так мы точно за два часа не доедем, – с наигранной досадой произнесла Лера и тут же расплылась в своей привычной злорадствующей взрослой улыбке. – Да шучу я. Конечно, кури!
С каждым моим выходом покурить или на очередной заправке воздух вокруг ощущался новым. Грубый черноземный сменялся Ростовским, тяжелым и влажным, с отчетливым ароматом пыли, Ростовский заменился более сухим с нотами подпеченной солнцем листвы. Он осушал ноздри, так что спустя всего пару затяжек я затушил сигарету и запрыгнул обратно в кондиционерную прохладу авто.
– Быстро, – сонно отреагировал Лера.
– В Анапе покурю, – я дождался вспышки в довольно-таки плотном для этого времени потоке машин и вывернул на трассу. – Так в Анапе значит была, где еще?
– Голубицкая. Там вообще, как к своим раньше ездили. Катька с Петькой как-то нашли домик с нормальными хозяевами, и теперь каждый год туда. С Лизой еще. Я, понятное дело, прицепом. Но вот в том году ездили, и мне, знаешь как, не понравилось.
– Это на Азове же?
– Откуда я знаю? Море и море. Раньше просто собрались за пять минут без заморочек и поехали, а теперь: этого надо подождать, под Лизу надо подстроиться – у нее работа, видите ли, важная, Эйчар долбаный, и дети. Все на пляж, я как крестная с детьми, все бухать, я с детьми. Ладно пили бы нормально, а то считай, что сегодня погуляли, завтра еще один день в отключке. Я с детьми – с чужими. Че ты лыбишься? Мне вот не смешно.
