Тёплый летний день клонился к
закату, заливая медовым светом околицу небольшого села Кривцово.
Густой запах пыли и навоза смешивался с ароматом свежескошенного
сена, напитывая горячий воздух неповторимыми ароматами деревенского
быта: дымком берёзовых поленьев из печных труб, прелой соломой с
крыш, терпкой полынью, что росла вдоль плетней, и густым духом
размокшей от последнего дождя глины.
- Эй, служивые! - крикнул кто-то из
толпы. - Дайте-ка, во-он тому вашему подопечному, помериться силой
с нашим Егором-Бугаем! - кивок на односельчанина. - Всё веселее
дорога пойдёт!
Конвойные переглянулись. Тот, что
постарше, прищурился, оглядывая Егора.
- А что, Иван, - оглянулся он на
массивного пленника, - порадуем честной люд? Только чур без
глупостей!
На утоптанном земляном пятачке у
старых амбаров постепенно собралась толпа: весть о необычном
представлении разлетелась по округе быстрее степного пожара: везут
"кулака" в ссылку, и конвойные, то ли от скуки, то ли следуя
чьему-то указанию сверху, решили устроить потеху народу - бой с
местным силачом. Бабы в выцветших платках, мужики в промасленных
косоворотках, босоногая ребятня - все столпились тесным кругом,
предвкушая необычное зрелище. Где-то нервно похрапывали лошади,
впряжённые в телеги, словно чуя приближение чего-то недоброго.
Сквозь толпу зевак провели
коренастого мужчину в рваном ватнике.
Иван от остальных раскулаченных, что
сидели под присмотром охраны у телег, отличался статью, ростом был
заметно ниже того, с кем ему прочили противостояние, но весь словно
вылитый из чугуна: широкоплечий, грузный, с мощной шеей и крепкими,
будто корневища дуба, ногами. До раскулачивания, поговаривали
конвойные, держал крепкое хозяйство в селе, что стояло в двух днях
пути отсюда, где жили в основном переселённые татары и где борьба
көрәш была не просто забавой, а частью вековой традиции. Вся эта
сила пришла к нему и от постоянной работы с землёй и скотиной, и от
молодецких забав на сабантуях, где он славился своим умением вести
схватку.
В его тяжёлой поступи чувствовалась
медвежья сила, хотя лишнего жира в фигуре не было - каждый мускул
выделялся под потрёпанной одеждой. Руки его были связаны верёвкой,
но держался он с достоинством - спина прямая, голова гордо поднята,
только взгляд метался по сторонам, как у загнанного волка. За ним
шли двое конвойных - один худой с винтовкой, которую он лениво
перекладывал из руки в руку, второй - приземистый, с наганом на
поясе, видимо, старший.
Егор же, которого прозвали Бугаем не
за массивность, был он высок и широк в плечах, но без той грузной
мощи, что обычно связывают с этим прозвищем, а за невероятную силу,
что жила в его жилистом теле. Стоял он сейчас поодаль,
прислонившись к старому плетню, и его высокая фигура выделялась на
фоне заходящего солнца. Крепкие руки, привыкшие к тяжёлой
крестьянской работе, выдавали в нём не столько природную мощь,
сколько годы упорных тренировок. Тридцатилетний силач был известен
на всю округу – не было ещё человека, кто смог бы положить его на
лопатки.
Свою борцовскую науку Егор начал
постигать ещё мальчишкой, когда на престольный праздник в их село
приезжали бродячие циркачи с силовыми номерами. Завороженный их
искусством, он упросил отца отпустить его учиться к дяде в соседнюю
губернию, где тот держал постоялый двор на бойком тракте. Там, на
широком дворе, собирались по вечерам ямщики, купцы и разный
проезжий люд. Среди них были и борцы – русские, татары, казахи,
каждый со своей особой манерой боя.
За пять лет жизни у дяди Егор впитал
всё, что мог: от классической русской борьбы до хитрых приёмов
татарского көрәш и казахского курес. Позже, в армии, он освоил
основы греко-римской, служа при офицерском собрании, где
устраивались регулярные состязания. Вернувшись в родное село, он
продолжил оттачивать своё мастерство, соединяя разные школы в
собственный, неповторимый стиль.
