— Джоан!
Громкий окрик матери-настоятельницы
прогремел под сводами древнего монастыря, эхом отражаясь от
каменных стен и высоких потолков.
Джоан, драившая пол, вздрогнула. У
нее перехватило дыхание.
— Я здесь, — прошептала едва
слышно.
Горло будто сдавили чьи-то жестокие
ледяные пальцы.
Джоан опустила тряпку в ведро и
обняла себя руками, чтобы хоть немного согреться. Со сквозняками и
извечным холодом монастыря святой Адалены она смирилась давно. Но
привыкнуть к ледяному тону настоятельницы и ее жестокому отношению
просто невозможно. Никогда не угадаешь, чем провинилась на этот
раз. Недостаточно чисто вымыла полы? Работала слишком долго? Мало
молилась? Взяла за завтраком лишний ломоть хлеба?
Что на этот раз?..
— Джоан Эддерли! — раздался новый
окрик. Еще более раздраженный и громкий. — Где ты, поганка
эдакая?!
— Я здесь, матушка, — подала голос
Джоан. На сей раз чуть громче.
Из горла вырвалось облачко пара и,
на мгновение зависнув в воздухе, растворилось в прохладном
помещении.
Поднявшись, Джоан оправила
мышино-серого цвета платье, плотное и колючее, невзирая на
многочисленные стирки. Но при этом не греющее ничуть. Как будто все
его предназначение сводится лишь к тому, чтобы доставлять как можно
больше неудобств своей обладательнице. Чего стоит один высокий
воротник, нещадно натирающий шею. Но расстегивать даже верхнюю
пуговицу нельзя. Спина после порки болит гораздо сильнее.
— Ага! Вот и ты…
Мать настоятельница смерила
воспитанницу ледяным, полным ненависти взглядом. Эта девица всегда
вызывала у нее особую неприязнь. С первого дня появления в
монастыре. Слишком хрупкая. Слишком добрая. Слишком красивая. В
ней, этой выскочке Эддерли, всего слишком. Она так разительно
отличается от других девушек, что это бросается в глаза. Опять же,
бросается слишком. Прямая спина, осанка как у королевы, спокойный
рассудительный взгляд. Кажется, любые унижения и испытания делают
ее только сильнее, выносливее. Она как виноградная лоза, вроде бы
тонкая и уязвимая, но в то же время гибкая и живучая.
— Мать настоятельница Жаклин, —
последовало исправление.
— Конечно, — согласилась Джоан, хотя
не далее как вчера, Жаклин сама просила называть ее просто
матушкой. — Мать настоятельница Жаклин.
— Почему мне всегда приходится тебя
искать и поправлять? — Жаклин поджала и без того тонкие, бледные,
как будто совершенно бескровные губы.
Нет, глядеть на эту девчонку Эддерли
невыносимо. Почему у нее всегда такая гладкая кожа? Каштановые с
медным отливом волосы, даже стянутые в тугой узел на макушке,
выглядят гладкими и блестящими. А эти фиалковые глаза? За что,
спрашивается, Бог наградил ее так щедро?
Разве что руки…
Руки Джоан потрескались и покраснели
от постоянного столкновения со щелочью, грубым мылом и ледяной
водой. Стирать белье в ледяном рву и мыть каменные полы было ее
постоянной обязанностью.
— Простите, мать настоятельница
Жаклин, — прошептала Джоан, опуская взгляд. — Я мыла пол в дальней
часовне и не сразу услышала ваш зов.
— Хм… — настоятельница осмотрела ее
с головы до ног, ища к чему бы еще придраться.
Впрочем, теперь это не ее
забота.
— За тобой пришли! — объявила
настоятельница, не скрывая насмешки в голосе. — Ты должна явиться в
мой кабинет. Но для начала приведи себя в порядок. Уяснила?
— Нет… — убито прошептала Джоан.
Внутри у нее все похолодело. На глаза навернулись слезы. —
Пожалуйста, не надо, матушка. Мать настоятельница Жаклин. Я обещаю,
что буду еще послушнее. Не погнушаюсь никакой работы. Буду мыть
полы хоть во всем монастыре. Не буду есть вообще и стану молиться
постоянно. Только, пожалуйста, не делайте этого.
Неужели сбывался самый страшный
кошмар всех воспитанниц?
