Наши дни. Александр
– Ну чего ты взъелся на
него, Морозов? Кто виноват, что там эта яма оказалась и он ногу
сломал?
– Чего? Ты спрашиваешь –
чего? А если завтра-послезавтра в рейс? Я где штурмана возьму? Ты
его в той яме откопаешь?
– Да может там и не
перелом вовсе, а так, растяжение, повязку наложим и в рейс.
– Ты в своём уме,
Тарасов? А если прыгать придётся?
– С ума сошёл, сплюнь. Не
дай бог.
В коридоре диагностического
отделения у окна, подальше от регистратуры и любопытных ушей,
склонив головы и глядя друг другу в глаза, разговаривали два
молодых человека. Практически одного роста и телосложения, одетые в
лёгкие осенние куртки, они походили на братьев, если бы не цвет
волос и глаз. Тот, которого называли Морозов, черноволосый с серыми
глазами молодой мужчина, в интонациях, жестах которого ощущалась
привычка повелевать, приказывать. Его товарищ, называемый
Тарасовым, был тёмно-русым парнем с глубокими карими глазами, в
данный момент с удивлением смотревшим на своего товарища.
– И давно у тебя, Сань, мысль о
прыжке появилась?
– Отстань, Юр, без тебя
тошно, только сны мне снятся нехорошие. Будто машина горит, а мы
прыгнуть не можем. Бред какой-то!
Морозов устало потёр руками
лицо, будто умываясь, выпрямился во весь рост и почти равнодушно
бросил своему собеседнику:
– Так где штурмана брать
будем, а, Тарасов?
Юрий, отвернувшись к окну,
рассматривал больничный двор и тихо материл и яму, и их штурмана
Костика Водопьянова, который в эту яму свалился накануне, и
морозовские сны, которые имели тенденцию сбываться, и себя, и всех,
и вся, и...
– Молодые люди! Если вы
сейчас же не перестанете выяснять отношения на повышенных тонах, я
попрошу вас покинуть отделение!
Морозов с Тарасовым медленно
развернулись, ещё не веря, что едкое замечание относится к ним, и
уставились на хрупкую барышню в белом халате, которая едва
доставала им обоим до плеча, но вид при этом имела грозный и
решительный. Невысокая, худенькая, с длинными рыжеватыми волосами,
закрученными в аккуратный узел на затылке, девушка строго смотрела
на них и изучающе переводила взгляд с одного на другого. Парни, на
секунду забыв, о чём они только что толковали, во все глаза
рассматривали стоящее перед ними чудо. Первым в себя пришел Тарасов
и почти ласково произнёс:
– Мы больше не будем,
– и расплылся в улыбке.
Морозов вдруг прикрыл глаза,
сглотнул, угрюмо взглянул на своего товарища и, отвернувшись к
окну, промолчал.
– Послушайте, милая
девушка, – пропел улыбающийся Тарасов, – а вы не знаете,
когда будут известны результаты исследования нашего товарища майора
Водопьянова? Мы уже битый час здесь стоим, скучновато тут у вас,
строгие все такие, аж оторопь берёт.
– Во-первых, не битый
час, а всего пятнадцать минут. Во-вторых, вы не в развлекательном
центре находитесь, а в медучреждении, а в-третьих, я вам не «милая
девушка», а старший лейтенант медицинской службы! Я понятно
изъясняюсь?
– Куда уж яснее, –
пробурчал Морозов, поворачиваясь лицом к девушке, и продолжил: –
Тогда не будете ли вы так любезны, не милая девушка, а старший
лейтенант медицинской службы, сообщить нам, когда же в конце концов
будут известны интересующие нас данные?
Последние слова он произнёс
громко, почти прокричал, вызывающе глядя девушке в глаза. Она
спокойно выдержала его взгляд, осмотрела его с ног до головы
немного равнодушно, даже с презрением. Морозов, который был выше
этой пигалицы больше чем на голову, почувствовал себя неуютно, как
будто на него посмотрели свысока. И кто? Эта козявка? Подумаешь,
старлей! Ему, потомственному лётчику, подподковнику, командиру
экипажа, который сбрасывал грузы в такие места, что эта крошка,
наверное, на карте не найдёт, ему будут указывать, как себя вести?!
Да если бы его отец, генерал-майор Кирилл Сергеевич Морозов услышал
эту девицу, то он бы... Чёрт возьми, его отец точно бы заметил эти
зелёные глазищи, тонкую талию, длинные стройные ножки, а шея...
