Как любил приговаривать кастелян Рискайской крепостицы, у
дневального разве служба? Так, сплошное расслабление. Знай себе
спи, отдыхай. Только и заботы, чтоб на конюшне порядок был, когда
проверяющий придёт. Поутру напоил из ведра сорок лошадиных душ,
раздал овёс, навоз по стойлам собрал — и спи, отдыхай. Правда,
перед тем конюшенные проходы замести надо. И спи себе, отдыхай,
пока патрульные на службу не соберутся. Они, конечно, как станут
лошадей чистить да седлать, везде натопчут, намусорят, в амуничнике
всё перевернут вверх дном, но это ж прибрать — плёвое дело. Они за
дверь, а ты прибери — и спи, отдыхай. Среди дня разве что целитель
придёт больных лошадей пользовать. Но тут ведь только и дела, что
ему лошадь вывести да подержать. Ну и если кто из командиров
прикажет подать лошадь — замахнёшь, поседлаешь, выведешь, и иди
себе обратно на конюшню, спи-отдыхай, пока снова не позвали, чтоб
лошадку командирскую принять: отшагать, расседлать, вытереть
досуха, замыть копыта, сбить заклейки… Управился — и спи, отдыхай.
А там патрульные со службы вернутся, снова везде натопчут, грязи
натащат, в амуничнике разгром учинят. Уберешь за ними — и спи,
отдыхай. Только сперва надо с целителем пройти по конюшне, помочь
осмотреть вернувшихся из патруля лошадей. А там уже и вечернее
кормление: попои сорок душ, покорми, навоз собери, проходы замети,
и спи себе до утра, отдыхай. Ночью-то ведь и делать ничего не надо,
только раздать полуночную пайку сена да после замести…
Именно этим и занималась Торвин: старательно скребла по проходу
метлой, надеясь урвать немного сна до утреннего кормления. Вдруг на
дальнем конце конюшни хлопнула дверь, ведущая во внутренние
помещения крепостицы. Торвин оглянулась и успела заметить
метнувшуюся за поворот, в торцовую конюшню, фигуру в казённой серой
рубахе. Почти тут же дверь снова хлопнула. В торцовку молча
проскользнули ещё двое, из ночной стражи. Раздался топот,
испуганные вздохи лошадей, звуки ударов, тихий вскрик.
Нахмурившись, Торвин перехватила поудобнее метлу и поспешила на
шум. Опять «старички» вздумали кого-то из новобранцев воспитывать.
Только сменой ошиблись: Торвин в своё дежурство не собиралась
допускать на конюшне непотребств.
Свернув за угол, она увидела всех троих нарушителей порядка.
Парень, вбежавший на конюшню первым, оказался не слишком-то
проворен, преследователи настигли его раньше, чем он успел
заскочить в амуничник и запереться там. Теперь один из «старших
товарищей» крепко держал его сзади за локти, а другой не спеша
охаживал кулаками по груди и животу, приговаривая сквозь зубы:
— Сильно грамотный, да? Рапорта, значит, писать умеем? А тому,
что стучать некрасиво, барышню в монастыре не учили?
Бедный парень даже не пытался вырываться. Он и на ногах-то ещё
стоял только потому, что его сзади надёжно держали, не позволяя
упасть.
— Эй, может, хватит? — грозно прикрикнула Торвин, издалека
замахиваясь черенком метлы.
— Слышь, Чирок, — сказал тот, что держал пленника, — заканчивай,
белобрысина прискакала.
Чирок напоследок ещё раз саданул свою жертву кулаком под дых и
согласно кивнул. Уронив избитого посреди прохода, оба спокойно, с
самым равнодушным видом прошли мимо Торвин к выходу из конюшни и
беззвучно прикрыли за собой дверь.
Торвин подошла поближе к парню, сидевшему на полу. Это был
новенький, младший гарнизонный целитель. Звали его, вроде бы,
Венсель. Всего-то полдня во взводе — и уже влип в неприятности.
Ну-ну…
— Живой? — спросила она.
Парень кивнул.
— Сам до своей конуры дойдёшь?
Новый кивок в ответ, однако притом никаких попыток подняться на
ноги. Торвин уже собралась было подсобить делу, ухватив беднягу за
пояс, но тут, как на грех, принесло проверяющего. Ворота, ведущие
во двор, распахнулись и на конюшню вошёл командир взвода.
