Почти два месяца назад сыну исполнился годик, но праздновать мы
будем только через неделю. И это было, пожалуй, одно из самых
сложных решений в моей жизни. Не родить, нет, тут-то как раз ни
тени сомнения. Впрочем, могла бы и не таиться. Ему нет до нас
никакого дела.
– Сына, нет, – говорю строго и присаживаюсь на корточки рядом с
ним. – Дотронешься и пойдём домой.
Смотрит на меня честными глазами и продолжает тянуть ручку к
урне на детской площадке.
– Рома, – рычу вполголоса и на пару секунд он замирает, – это
мусор, грязь, бяка, фу-фу, – пытаюсь объяснить ёмко, но доступно.
Морщусь, кривлюсь, передёргиваю плечами, изображая отвращение.
Смотрит прямо мне в глаза и медленно завершает начатое. – Я тебя
предупредила, – очередной провал ничуть не удивляет.
Встаю, подхватывая его под мышки, он поднимает ручки вверх,
выскальзывает, как уж, садится на прорезиненное покрытие, потом
встаёт на четвереньки, пытается прошмыгнуть у меня между ног,
визжит, кричит, но я пока сильнее. В охапку, в коляску. Ор на весь
двор, мамаши косятся с осуждением в очах, бабка на лавке цокает
языком и качает головой.
– Пошла нахер, – цежу себе под нос.
– Какой невоспитанный! – даёт презрительный комментарий
проходящая мимо мадам и вздёргивает свой длинный нос, кривя
рот.
Чувствую, что вот-вот взорвусь. Каждый день на пределе. Каждый
день борьба. С помойками, проводами, розетками, неловко оставленным
на видном месте мобильным, чисткой зубов, переодеванием, сном,
едой.
– Эй, разбойник! – слышу смех Артёма и тут же выдыхаю, роняя
голову к груди.
Ромка вертит головой и пытается найти источник знакомого голоса,
Тёма прячется за коляской, за мной, выглядывая то с одной, то с
другой стороны, сын в восторге, задорно ржёт (именно ржёт, смеяться
он не умеет), широко открыв рот, запрокидывая голову, так
заразительно, что я невольно расплываюсь в улыбке.
– Так-то лучше, – хмыкает Артём самодовольно и шумно целует меня
в губы. – Выдыхай.
– Па-па-па-па! – тянет руки и Артём тут же вытаскивает его из
коляски и поднимает на руки.
Упираю руки в бока.
– Это был воспитательный момент, – шиплю на него, как змея.
– А со стороны выглядело, как будто ты собираешься кого-нибудь
убить, – невинно хлопает ресницами в ответ.
– Например, тебя, – широко улыбаюсь, а он делает шаг назад.
Не злюсь. Но, каждый раз, когда сын называет его папой, сердце
сжимается. Когда-нибудь привыкну…
– Давай мы ещё погуляем, а ты немного отдохнёшь,
успокоишься…
– Ладно, – выдыхаю обречённо и иду к подъезду.
Поднимаюсь на третий этаж, замираю у двери и иду дальше. Дома
свалка из всего, что Ромка вытащил с нижних полок, плюс гора
грязной посуды в мойке, просто лечь и сделать вид, что это не мои
проблемы не прокатит, а установка была дана чётно и ясно –
отдохнуть. За почти два года я привыкла быть послушной.
Поднимаюсь выше, попутно доставая маленький ключ от навесного
замка, получить который было не так-то просто. Пятый этаж и
короткая лестница на вершину блаженства. Крыша. Вот мой оазис
спокойствия. Никто не смотрит наверх, все смотрят себе под ноги.
Никто не смотрит вдаль, никто не видит дальше своего носа.
У меня тут изрядно запылившийся складной стул и припрятана
бутылка вина, но ещё только двенадцать, да и припекает порядком,
лучше не рисковать.
Подхожу к парапету и вижу, как Артём подхватывает Ромку, кладёт
на плечо и, держа одной рукой, а второй толкая коляску, выходит с
детской площадки.
– Куда это он?.. – бормочу себе под нос.
Рука машинально тянется к мобильному, но тут же замирает, когда
он оборачивается, глядя на дом. Смотрю вниз, но там никого. Что
могло привлечь его внимание? Обернулся, как будто кто окликнул.
Показалось, что я зову? С чего бы мне орать из окна, есть же
сотовый. Проходит вдоль дома, стоящего параллельно, вновь
оглядывается. Заходит за угол, опять двадцать пять. Появилась дикая
мысль, что он хочет похитить ребёнка. Это ему точно не нужно, он
видит его почти каждый день. Да и… не его же, в чём смысл?
