Глава 1
Что скрывается за человеческим чувствованием? Желание обладания. Власти над другим. Монополия на каждый миллиметр кожи и души. Желание, сопряженное со страхом. Страхом признаться в зависимости от другого человека, в зависимости физической и мысленной. Мысли о возможности обладания возбуждают значительнее самого акта обладания. Пересмотр сценария властвования, обдумывание каждой детали приносит неистовое удовлетворение, и хочется закрыть глаза, чтобы растворить реальность и перенести её в плоскость параллельного мира мечтаний. Кто знает, что скрывает мимо проходящий, с виду приличный, какими запретными плодами он питает свои мысли.
Звук её грубых ботинок каждый день тревожил спокойную гладь асфальта. Вся пропитанная искренним желанием, она шла туда, где было мерзко и извращенно, но вместе с тем приносило ей неистовое удовлетворение и свободу. Впрочем, она пользовалась своим абсолютно уникальным качеством – призрачностью. Она была призраком для окружающих, но таким весьма особенным: она будоражила воздух и заставляла оборачиваться, но кроме пошевелившегося листика на дереве или резкого звука птицы, прохожие не замечали ничего.
Ещё в детстве, в то радостное для многих и печальное для неё время, она со всей ясностью и твёрдостью поняла, что мир людей – это не её мир, её всегда как будто нарочно не замечали, не играли, не видели, не помнили. Школа была ей абсолютно ненавистна, но там она научилась главному: маскироваться. Она придумала себе много масок, которые перерастали в полноценные роли, которые она с достоинством отыгрывала каждый день. Призраку всегда легко играть роли, за маской нет ничего, что помешало бы с филигранным и, по-видимому, врождённым мастерством придумывать героинь.
Так продолжалось достаточно долгое время. Она стала виртуозом масок, жонглировала ими, идя по тонкому канату, как по лезвию. Единственным условием её игры было отсутствие любых чувств и эмоций, игра – это гармоничный союз азарта и расчётливости, если к этому добавить хоть каплю спонтанности и безрассудства, что содержатся в чувствах, канатоходец сорвётся с лезвия, и на него полетят все ножи, которыми он жонглировал. Ей было легко следовать этому установленному ею же правилу игры.
Чувства и эмоции других – вот что было наградой за победу в её игре. Она собирала свою коллекцию страха, отчаянья, ужаса, страсти, вожделения, похоти и всего того, что многие люди боялись показать, ей не интересны были счастье, радость, спокойствие, умиротворение и эта любовь. Больше всего она ненавидела любовь, поэтому старалась сторониться тех мест, где её концентрат сбивал с ног.
Будучи живым призраком, она не оставляла следов и малейшую надежду остаться в памяти хоть какого-то человека физическим воплощением. Она была скорее для всех чувственной памятью. То, о чём не могут сказать и обрывают фразу с вдохновленным жестом руки: «Ну как тебе сказать…». Она была экстрактом, эссенцией, и если вдохнуть из этого маленького флакончика, то голова закружится от резкого и сбивающего с ног запаха, но на вопрос: «А что за аромат?» ответа так и не последует. Она была всем и ничем одновременно. Она любила эту свою способность и удивлялась, что сполна пользоваться может ей только она. Может, это награда такая, что она получила ещё при рождении, а может, наоборот, наказание. Но ей неинтересно было рассуждать на эту тему, слишком уж она была возбуждена, жонглируя своими ролями.
Ночь была для неё временем активности, только ночь высвечивает те самые чувства, острые и насыщенные, которые и питали её сложную натуру. День для неё был временем рутины и офисных человечков, до автоматизма отработавших свои действия, – это были скудные и пресные эмоции, без жизненной силы и энергии. Она запиралась в своей маленькой квартире, плотно зашторивала окна, и если не спала, то читала. Читала она в основном о любви, она её не признавала, но любовь рождала в ней какие-то странные настроения и интересные мысли, от которых ей самой было противно, но эта противность была приятна.
