* * *
Мы плывем по самому дну океана… Только глубинного спокойствия здесь нет и в помине, машина окружена яростными потоками воды – чистой и холодной. Узкие упругие струи бьют по лобовому и боковым стеклам, заставляя дворники истерично метаться. Но им не справиться, ливень слишком силен: природа ждала целую зиму, чтобы выплеснуть на головы людей весь накопившийся гнев.
– Заслуженно, – ворчит Егор. – Мне одному кажется, что мы недостойны жизни на этой дивной голубой планете, которую человек пытается измазать красной горячей кровью?
Моему бывшему мужу удается произносить витиеватые фразы так, что они звучат вполне естественно и не создается впечатления заготовки. Хотя он не артист и в жизни не выходил на сцену… Впрочем, мы расстались полгода назад, возможно, за это время что-то изменилось, а он скрыл от меня. Я не выслеживаю Егора, о его жизни мне известно сейчас лишь то, чем ему самому хочется поделиться. Пожалуй, он мог бы подвизаться на артистическом поприще, ведь в нем бездна обаяния! Когда Егор улыбается, хочется остановить мгновенье, так оно прекрасно…
В этом-то и беда.
С которой я борюсь как умею:
– Когда ты говоришь с подобным пафосом, мне кажется, что я снова оказалась на уроке истории.
– Господи, – стонет он. – Забудь ты уже эту школу!
– У нас был молодой учитель. В его груди пылал похожий праведный огонь.
– А, ты была влюблена в него?
На самом деле его это не волнует. Нет, мы не стали врагами и даже часто видимся, ведь Егор любит нашего сына и остается настоящим папой, не только воскресным. Да и когда у него случаются приступы депрессии, вот как сегодня, он по-прежнему приезжает именно ко мне и зовет «просто покататься». Раньше я думала, что невозможно перестать быть супругами, но остаться друзьями… Да что там! Я и теперь так считаю. Мы не друзья. Ведь я все еще люблю его, а он меня нет. Именно поэтому мне так хочется навечно остаться на этом дне в плену апрельского ливня.
Но дома меня ждет наш сын…
– Ничего подобного. Чтобы запомнить человека, не обязательно влюбляться в него, – произношу я небрежно.
Знал бы он, каких усилий мне стоит не разрыдаться и не уткнуться ему в колени…
В голосе Егора звучит задумчивость:
– А тебе не кажется, что мы помним именно тех, кого любили или ненавидели?
В такие минуты он смешит меня невероятно… Ну невозможно выдавать подобные банальности на полном серьезе! А ему удается. И все равно я люблю его… Человека, которого считаю не особенно умным. Мне одной это представляется абсурдом? Или сейчас во мне просто говорят обида и желание оттоптаться на бывшем муже, как поступают девяносто процентов женщин? Может, это я всего лишь одна из миллионов, а Егор вовсе не дурак?
– Ерунда, – отзываюсь тем же тоном. – Я всех учителей помню. И одноклассников. Но никто из них не вызывал у меня пылких чувств.
Егор бросает на меня взгляд, выражающий сомнение, хотя улик против меня у него нет. Никогда не откровенничала с ним о школьной любви, потому что ее и не было. Он стал моей первой любовью. Очень надеюсь, что не последней, хотя пока все говорит как раз об этом…
Торопливо перевожу разговор:
– Может, стоило взять Мишку с собой?
– Он же спал! Когда проснется, ты уже будешь дома.
Значит, наше утреннее свидание, если можно так назвать незапланированную поездку под дождем, не затянется надолго. А ведь разговор еще толком и не начался…
Вдруг замечаю, как на узкой полоске тротуара, отрезанного кюветом, под дождем танцуют две девчонки лет двенадцати. У них есть зонт – полосатый, яркий, – но они обе промокли до нитки, и это веселит их. А разноцветный купол валяется в луже и тоже выглядит вполне довольным. Воздетые тонкие руки извиваются среди струй, хохочущие рты ловят капли… Девчонки кажутся такими бесшабашными и счастливыми, что я невольно думаю: «Никогда не была такой…» В их возрасте я жила в детском доме, и в моей жизни не было ничего, что побудило бы меня танцевать под дождем.
