Иногда я вспоминаю прошлую жизнь. Я точно знаю, что она была, но
сейчас уже кажется сказкой. Страшноватой сказкой...
Мать умерла родами, отец пытался оставить меня в роддоме. Если
бы не моя бабуля -- кто знает, что бы было со мной. А так я жила в
ПГТ, в частном доме с водой и газом, работала в огороде, вязала,
немного шила и вышивала. Ходила с бабой Светой в лес за малиной и
грибами, за земляникой и травами. Часть трав мы сдавали скупщикам,
это тоже копеечку приносило.
На "травяные" деньги бабушка оплачивала мне интернет. Конечно,
компьютера у меня не было, но мне и телефона хватало узнать всё,
что нужно. Заодно телефон решил и проблему чтения. Всё же бумажные
книги -- это очень дорого. И в доме у нас были только старые
советские издания. Зато -- самое лучшее, что можно было из классики
и поэзии, практически всё, что нужно было по программе в школе
стояло в книжном шкафу.
Алименты от отца были крошечные, приходилось экономить. Но я
никогда не голодала, у меня был чистый уютный дом и любимая бабуля.
И холодное молоко с теплыми булочками на завтрак, и крошечная
беленая комнатка, с тахтой и письменным столом, где я делала уроки,
и черный, как смоль, ленивый и нахальный Плис, которого бабушка
назвала в честь своей старой жакетки. На ней, на этой плисовой
жакетке, Плис спал и лентяйничал днём. И старенькая, уже седая
Тренька. Еще щенком её пытались повесить малолетние ублюдки. Так
что лаять она так и не смогла, а иногда тихонько "тренькала", как
говорила бабуля.
Тренька и ушла из жизни первой, дожив свой не маленький для собаки
век в любви. Плис пропал через пол года, уже после похорон бабушки.
Я нашла его на сороковой день, мертвого, на его обычном месте.
Похоронила в саду, вместе с его любимой жакеткой, под старой
яблоней, рядом с Тренькой.
Думать о смерти бабушки я просто не могла. Мне казалось, что я
проваливаюсь в какую-то черную пропасть без дня. Я всё время
уговаривала себе, что она просто уехала... Просто уехала и ей там
хорошо...
Приходили соседи, помогали, тетка Люба звала пожить к себе, но сама
мысль оказаться в чужой семье мне не нравилась. Хотя и дома мне
было тяжело, все казалось странным и не моим, не таким, как при
жизни бабули. Но школу я окончила, хоть и без медали. Благо, мне
уже было семнадцать и ни в какой детприёмник я не попала. Приходили
дамы из опеки, проверяли, как я живу. Аж два раза приходили. Но мне
хватало алиментов и запасов дома. Огород я обрабатывать умела, так
что за это можно было не переживать. Вот только что делать дальше я
не знала. Планировалось, что я поступлю в институт в городе, и буду
жить в общежитии, а летом работать. Ну, и бабуля поможет. Кое что
она откладывала.
После экзаменов я пошла работать в магазин. Точно еще не знала, как
и что, но алиментов уже не было, а есть нужно каждый день. Там и
проработала почти целый год. И вот тогда-то судьба и решила меня
порадовать.
Толстый конверт почтальонша, тётя Вера, принесла мне прямо на
работу. Я расписалась за доставку.
Раньше она приходила к нам каждый месяц и приносила бабушкину
пенсию и второй раз -- алименты. Теперь мы с ней почти не виделись.
Последние алименты отец перевел почтовым переводом и приписал, что
больше ничего не должен.
Тётя Нина и Зинка, что работали со мной в одну смену, окружили меня
и ждали, пока я вскрою конверт. Зинка аж посапывала от напряжения.
И тетя Вера не уходила -- всем было любопытно, что скрывается в
конверте с обратным адресом:
г. Москва,
ул. Краснознаменная, д. 12
Нотариус Вержицкая Ю.С.
Там была копия завещания некой гр Гудовой Валентины
Михайловны.
Богатая была дамочка. Несколько квартир в Москве. Их она завещала
различным Гудовым. Но одна из квартир, двушка на улице Таганской
была завещана Романовой Екатерине Андреевне. То есть -- мне.
