Егор
— Ты че творишь?
Я буквально слетаю с кровати и, путаясь в одеяле, с грохотом
валюсь на деревянный пол. Мокрая ткань противно липнет к телу, пока
я пытаюсь выбраться из созданной мной же самим ловушки. Наконец
поднявшись на ноги, откидываю в сторону мокрую тряпку, и смотрю на
лучшего, чтоб его дебила, друга.
Смотрю и думаю о трех вещах: первая — почему именно этот идиот
мой лучший друг, вторая — чем я думал, когда давал придурку ключи
от хаты, третья — убить его сразу или сначала помучить?
— Это всего лишь вода, как тебя еще было разбудить? — он даже не
пытается изобразить раскаяние, стоит с чайником, из которого только
что полил меня и мою постель, и лыбится во все тридцать два.
Я решаю выбрать третий вариант, но тут мой взгляд цепляется за
одежду лучшего друга. Увидеть Белова, одетого с иголочки, в
идеально выглаженной рубашке, черных брюках и, чтоб его, с
галстуком на шее, можно только два раза в год — на линейке в честь
первого и последнего, блин, звонка. И если еще не май, а сегодня
точно не май, потому что вот только вчера было лето, то значит это
только одно.
Да чтоб тебя!
Первое, чертово, сентября!
Бросаю взгляд на стоящие на тумбе часы и волосы встают дыбом.
Это как я, блин, умудрился проспать? Часы услужливо показывают семь
тридцать утра, а линейке, с серьезным видом и при всем параде, я
должен стоять ровно в восемь пятнадцать. И тут вырисовываются
проблемы: первая — я ни черта не приготовил с вечера, кроме восьми
будильников, которые благополучно выключил, и даже не помню как и
когда, вторая — необходимо успеть привести в приличное состояние
брюки и рубашку, которые я не надевал с последнего звонка, ибо не
только Белый надевает их лишь два раза в году, но и я.
И я до сих пор не уверен, что мои брюки не пожрала моль. Моль
вообще жрет брюки? Личинки вроде всеядны...
Какая к черту моль?
Судорожно пытаюсь заставить мозг работать и вспоминать, куда я
запихнул прекрасное одеяние, когда Белый, успевший выйти из комнаты
и избавиться от чайника, возвращается с костюмом в руках.
Я уже говорил, что у меня самый лучший друг на всем белом
свете?
— Будь ты бабой, я б на тебе женился, — сообщаю ему и вылетаю из
комнаты. Бегом в душ, чистить зубы и на линейку, блин, на
линейку.
— Да нафиг ты мне сдался, — летит в спину.
Водные процедуры занимают не больше пятнадцати минут, а еще
через десять я готовый мнусь в прихожей, натягивая на себя вполне
приличные, но вообще неудобные туфли. Кто вообще придумал форму?
Кто, блин, придумал туфли?
— Спасибо, — коротко бросаю другу, когда мы покидаем
квартиру.
— Не за что, так и знал, что ты просрешь все на свете, — ржет
он, пока мы, предусмотрительно проигнорировав лифт, сбегаем по
лестнице, так быстрее.
— Вот что я в тебе люблю, так это непоколебимую в меня веру.
— А как же. Я ж в курсе, что у тебя предки опять свалили.
Это да. Маман с отцом решили взять отпуск и рвануть на курорт,
отдохнуть от городской суеты и меня придурка, по их же собственным
словам. В общем, предки у меня мировые, мозги не прессуют, нотации
не читают, жизни не учат, одного в квартире оставляют и даже не
названивают, еще бы с английским не доставали, цены бы не было. Но
английский у нас тема отдельная, я на нем прекрасно говорю, храни,
Господи, компьютерные игры, но это совершенно не мешает мне
доводить до нервного тика скучных теток, нанимаемых родоками.
Строить из себя полного дебила — эдакого пня — гораздо проще, чем
корчить умника.
Во дворе, в паре метров от подъезда, стоит отполированный до
блеска черный «мерс». Кошусь на друга. Обычно он предпочитает
передвигаться менее пафосным способом, чтобы лишний раз не
напоминать, что он ну нас, на минуточку, единственный сын мэра
города. Мажор в общем.
