Она была моей пациенткой. Одной из
тысяч других, прошедших за все это время через мои умелые руки.
Маленькая, и такая худенькая, что я лишний раз боялся надавить
посильнее. Казалось, она и задохнется в моих руках, разомни я ее
основательней.
Мне нравилось, как она ощущалась под
моими уставшими ладонями. Нравилось скользить по ее теплой,
разогретой коже, поглаживать твердыми натруженными пальцами,
оправдывая себя тем, что я никоим образом не выхожу за рамки «врач
– пациент». Мне нравилось представлять, как розовеет ее кожа от
легкого оттенка белого навахо до насыщенного алого. Такой бы она
была, если бы я, к примеру, растер по ее телу ягоды земляники. Мне
нравился ее шелестящий, немного испуганный голос. Мне нравился ее
тонкий ненавязчивый аромат с легкими нотками чайной розы и белого
перца. Мне нравилось в ней практически все, за исключением лишь
того, что она принадлежала не мне…
Это был самый обычный день, но уже с
утра я не мог найти себе места. Обжегся свежезаваренным кофе,
зачем-то сменил четыре рубашки и распечатал новый одеколон – жутко
дорогой и модный подарок начальницы. Не знаю, зачем я надушился,
зачем то и дело приглаживал волосы и дергал за отросшую бороду. Все
это было абсолютно бессмысленно и бесперспективно, но я… Я ни черта
не мог с этим сделать. Это лилось откуда-то изнутри. Пониманием,
как надо. Интуитивно, на уровне вопящих в уши инстинктов.
Весь день – сплошная нервотрепка.
Пациенты один за другим, их судьбы перед моими глазами.
Причудливыми тенями, неясными очертаниями, вспышками образов в
голове. Уже привык. Уже не вскакиваю, не хватаюсь за голову, не
бегу прочь от этого неконтролируемого потока. А когда только ослеп…
Думал, с ума схожу. И не понимал, то ли от водки, которую я в то
время глушил запойно, то ли… да черт его знает, от чего?
У меня ушел почти год на то, чтобы
научиться хоть как-то контролировать творящееся в голове
безобразие. Унять незнакомые голоса и почувствовать, наконец,
блаженную, звенящую тишину. Это было самым трудным, что мне
доводилось делать в моей долгой, лишенной всякого смысла жизни.
- Добрый вечер. Я… не рано? – Ее
голос замер на «я» и вопросительно взмыл вверх на «не рано».
- Вы вовремя.
- Татьяна Голубкина. Мне вас очень
рекомендовали… Спасибо, что все же нашли время меня принять.
- Я ознакомился с вашей картой
предварительно и уже имею кое-какое представление о нашей с вами
работе, но утвердиться в своих мыслях смогу, только лишь посмотрев
вас.
- Посмотрев?
- Руками, - пояснил я.
- Тогда… мне, наверное, нужно
раздеться.
- Конечно. И сразу ложитесь, - моя
рука взмыла в направлении массажного стола, и на несколько секунд в
кабинете воцарилась тишина. О причинах заминки я догадался как-то
сразу и, растянув губы в улыбке, пояснил: - Я незрячий. Так что
меня можете не стесняться.
На какой-то миг ее дыхание замерло, а
после с шумом вырвалось наружу:
- Ох…
Поразительно, но она действительно не
знала о моей слепоте. Обычно эта информация выходила на первый план
и бежала едва ли не впереди моего имени. Степан Судак. Слепой
кудесник.
Секунду спустя ее одежда зашуршала, а
я, наконец, выдохнул, благодарный за то, что она не стала говорить
всяких глупостей о том, как ей ей жаль. Это приятно. Правда.
В своем кабинете я прекрасно
ориентируюсь. Мне не нужны глаза. Три шага влево – и, включив
теплую воду, я тщательно мою руки. Еще два – в сторону – и подхожу
к столу, на котором она уже благополучно устроилась – я слышал.
Обычно я предпочитаю сухой массаж и
не использую дополнительные средства для лучшего скольжения. Но ее
кожа настолько нежная, что так дело не пойдет. Это просто опасно.
При интенсивном растирании по сухому запросто могут появиться
ссадины и царапины, поэтому нащупываю на столе бутылочку с маслом.
Мне не хочется менять ее аромат, и я выбираю средство без
запаха.
