С листьями чая храни своё тепло и
уют.
Враги друг друга не
предают.
И я обещаю...
Znaki— Верь мне.
— Тварь! — выдыхает некогда любимый
мужчина. — Убирайся! — Он бьет кулаком по стене. — Ненавижу!
Его лицо перекошено гневом, на шее
вздулась вена.
— Не нервничай, это вредно для
здоровья.
Я отсылаю воздушный поцелуй и
запрыгиваю в подъехавший лифт. Пять, десять, пятнадцать секунд, и
двери распахиваются на первом этаже. Теперь нас с ним
разделяют девять этажей. Если задуматься, почти бесконечность.
Прихрамывая, спускаюсь с крыльца. Возле подъезда уже дожидается
черный тонированный джип. Тот перегородил дорогу и передним колесом
въехал на газон.
Сажусь вперед.
— Ну как? — спрашивает с
водительского сидения Егор.
Он взволнован и теребит ремень
безопасности так, будто тот пережимает грудную клетку. Пальцы
вцепились в руль. Егора можно понять, ведь от моего ответа зависит
наше будущее.
— Расстались полюбовно, — отвечаю с
улыбкой. — Поехали.
В тот самый момент, когда джип
отъезжает от дома, вибрирует мой мобильный телефон. Так и знала,
ха!
«Мне понадобится всего три дня, чтобы
разрушить твою жизнь».
«Как скажешь, любимый», — набираю в
ответ.
— Куда тебя везти? — Егор заглядывает
мне в глаза, пытаясь разглядеть в них что-то, понятное одному
ему.
— К тебе.
Я окидываю прощальным взглядом
панельную многоэтажку, окно на девятом этаже, и поджимаю губы.
Теперь всё кончено.
Колено нестерпимо ноет. То ли к
дождю, то ли к неприятностям.
У нас осталось три дня…
Тринадцать лет назад...
С раннего детства Саша знала, что
станет гимнасткой. Она с замиранием сердца смотрела по телевизору
на гибких что кошки девушек. На то, как они крутились с лентами.
Как перегибались через спину, как балансировали на носочках, как
вытягивались в струну. Это было так завораживающе, что Сашино
сердце замирало.
Она повторяла за телевизионными
гимнастками все выпады и наклоны, да только её ноги подкашивались,
и девочка падала, чтобы вновь вставать в неуклюжую стойку.
Мама дочкины просьбы всерьез не
воспринимала, а на все просьбы отмахивалась:
— Не нужны тебе эти танцульки, пустая
трата денег.
Сашина мечта казалась неисполнимой,
но в семь лет девочка переехала жить к бабушке. Той быстро надоело
постоянное — ежедневное, ежечасное! — нытье, и промозглым
сентябрьским вечером бабушка с внучкой вошли в класс
гимнастики.
— Поздновато вы опомнились. Кто ж в
таком возрасте начинает заниматься? — посетовала молоденькая
учительница, рассматривая Сашу, у которой от дождя распушились
волосы.
Та стояла, сжав кулачки. Она ещё
покажет этой учительнице! И детям покажет, которые пялятся с
пренебрежением — будто они лучше её, потому что в гимнастике с
пяти, а кто и с двух лет. А они не лучше…
Саша тренировалась на износ. Ревела,
когда садилась на шпагат или тянула спину; доводила мышцы до
изнеможения; не могла с утра встать с постели — но никогда не
сдавалась. Вскоре учительница перестала относиться к ней как к
лишнему элементу, а в конце первого класса Сашу пригласили на
первые в её жизни соревнования!
Костюм ей достался по наследству от
участницы, завязавшей со спортом. Бабушка практически вымолила его
у мамы той девочки — на покупку нового денег не хватало, а ношеный
обошелся, как сказала бабушка, «по дармовой цене». Костюм сидел
плохо, колол, рукава не доставали до запястья, он жал между ног и в
подмышках. Но всё равно был великолепен.
Перед началом выступления учительница
собственноручно заплела Саше кичку. Погладила по тощей спине и
сказала:
— Давай, юла, я верю в тебя.
И Саша показала высший класс. Она
извивалась змеей, кружилась, вертелась, прыгала. Погрузилась в
музыку, жила её переливами. Её пальцы стали продолжением нот. Тело
обратилось в мелодию.
