Юлька сошла с ума. Случилось это знаменательное событие в
субботу в половине восьмого вечера. Я как раз стояла перед
холодильником и лениво размышляла на тему — если я выпью вина одна
выходным вечером, означает ли это, что я окончательно поставила на
своей личной жизни жирный крест? Бутылка была холодной, на улице
жарко, мысли мои ворочались неторопливо... И тут позвонили в дверь.
Я открыла, усмехнувшись — а может, рано ещё крест?
Нет, не рано. Самое время. За дверью стояла моя сестра.
— Привет, — поздоровалась она и прошла в квартиру.
Юлька — это полтора метра великолепия. Маленькая леди, вот кто
она. Я всегда чувствовала себя рядом с ней слишком высокой, слишком
громкой, слишком неуклюжей… Наверное, на неё — миниатюрную
блондинку с безукоризненным поведением и вкусом — стоило равняться,
но вместо этого я старалась её избегать. На это у меня было миллион
причин. Юля чувствовала и не лезла. Виделись мы редко. А теперь
вот… пришла.
— Привет, — ответила я, решив, что вино и правда плохая
идея.
Леди в одиночестве не квасят. Юлька прошла в кухню, присела на
самый край стульчика и выжидающе на меня посмотрела. А потом
сказала:
— Роди мне ребёнка.
— Тебе? — переспросила я, слишком ошарашенная для того, чтобы
выразить свои эмоции.
— Нам, — поправилась она. — Мне и Юрке.
И тут меня прорвало. Я смеялась и не могла остановиться, Юлька
терпеливо ждала. Ждать она умела, в этом ей не откажешь.
— Ты сошла с ума, — констатировала я, отсмеявшись.
Сестра вздохнула. Да, иметь со мной дело непросто, особенно
таким, казалось бы, благоразумным создания. Впрочем, судя по всему,
благоразумие осталось в прошлом.
— Ты здорова. Ты моя сестра. Я бы не хотела, чтобы моего ребёнка
вынашивал чужой человек. И тебе очень нужны деньги. Я заплачу. Я
полностью оплачу услуги суррогатного материнства, отпуск, в который
ты уйдёшь, чтобы не пошли слухи о твоей беременности, и закрою
кредит за твою квартиру.
Да, черт побери! Мне нужны деньги. Они мне всегда нужны, я
привыкла и справляюсь много лет. И кредит выплачу, никуда не
денусь. И все это без аренды своей матки. Я решила, что пришло
самое время для выпивки. Открыла холодильник, достала бутылку.
Пробка заткнута неплотно — я уже выпила два бокала в прошлую
субботу. Её я вытащила зубами. Налила вино в чайную кружку и
демонстративно отхлебнула.
— Совсем не меняешься, — вздохнула Юля. — Как была ежиком, так и
осталась. Ты подумай, пожалуйста.
— Суррогатной матерью может стать только та, у которой уже есть
ребёнок, — попыталась я апеллировать фактами.
— Но ты же рожала, — пожала плечами Юля. — Закрой за мной. Я
завтра вернусь.
И ушла. Я стояла в кухне и судорожно цеплялась за свою кружку, в
которой плескалась пурпурная жидкость. Дверь нужно запереть, но
ноги словно приросли к полу. Это… нечестно. Я всхлипнула, осторожно
отставила чашку на стол и вышла в прихожую. Там уже сползла на пол,
предварительно заперев дверь. Хотелось плакать, но нет, не
получилось. Так всегда: слезы подкатывают в самый неподходящий
момент, а когда они реально нужны, мои глаза сухи, как пустыня
Сахара. Надо поплакать, станет легче.
— Так нечестно, — вслух повторила я.
Да, я рожала. От мужчины, который был мне совершенно
неинтересен. С ним бывало весело, он был хорош в постели… не
больше. Я не хотела отношений с ним. Мой ребёнок решил иначе,
наверное, он был ежиком, как и я. Я не смогла отказаться от
беременности, хотя мне было всего двадцать три. И своего сына я
выносила. Его отец оказался на редкость порядочным и даже помогал
мне, ничего не обещая. Правильно, я и принять бы не смогла его
обещаний.
Но… Судьба распорядилась иначе. Мой мальчик прожил лишь три дня.
Я даже к груди его приложить не смогла, он все время в реанимации
был. Меня пускали к нему два раза в день. Малыш лежал за толстым
стеклом, тоненькие ручки и ножки, огромный памперс, шапочка на
голове трикотажная, из-под неё тёмные прядки. У меня не было ни
одной его фотографии. Да и зачем? И так помню прекрасно. И как
глаза открыл серо-голубые, и прямо на меня посмотрел, хотя говорили
все — не видит. Я протягивала руку и касалась его — когда
разрешали.
