Глава 1.
Дом встречал меня недовольным
сопением ребёнка. Ещё не успела переступить порог, как взгляд сам
собой наткнулся на хмурые бровки и надутые губки.
– Крош? – настороженно
интересуюсь я, предчувствуя, как мечты о сне после ночной смены
разбиваются о суровую реальность матери-одиночки.
Сын недовольно топает ногой и
продолжает выпячивать свои и без того пухлые губы.
– Что-то случилось? –
прощупываю почву, прекрасно зная, что никто мне ничего так быстро
не пояснит.
Часы показывали начало восьмого. Для
воскресного утра это было непростительно рано, но у Крошика было
своё мнение на сей счёт. Он рассматривает меня своими зелёными
глазами, так сильно похожими на мои, а я не торопясь снимаю с себя
сапоги и верхнюю одежду, давая ему возможность окончательно
оформить свою обиду. А то, что деть обижен, практически написано у
него на лбу. Вот бы ещё узнать, чем непутёвая мать успела
провиниться за время своего отсутствия.
Сил не было откровенно ни на что,
хотелось в душ и спать. А если бы не моя природная чистоплотность,
я бы с превеликим удовольствием и душ миновала.
Подхватив пакеты с продуктами,
увлекаю сына за собой на кухню.
Крош с самым серьёзным видом сидит
за кухонным столом и крутит в руках упаковку с творожками, пока я
раскидываю покупки по полкам холодильника.
На тесной кухне пахнет пирожками –
вчерашний презент внукам от моей матушки, уверенной в том, что те,
брошенные непутёвой матерью на произвол, растут подобно сорнякам.
Отсюда и её желание в каждый свой визит подчеркнуть мою нерадивость
как матери, хозяйки и жены. Впрочем, последнее давно уже было
неактуально.
– Как ваш вечер прошёл? – вновь
пытаюсь достучаться до сына, который всё так же игнорирует вопросы,
излишне пристально рассматривая «Растишку».
Устало вздыхаю. Ну вот почему всё
так? Не ребёнок, а самый настоящий партизан, неужели небесам не
было угодно приложить к нему хоть какую-нибудь инструкцию по
применению?
– Ты кушал вчера бабушкины
пирожки?
Молчит.
– А Анюта тебя не обижала?
И тут деть резко вскидывает на меня
свои огромные глазёнки. О как. Кажется, угадала, может быть, всё
банально, и дети просто поругались?
– Крошик… – очень жалостливо
зову я сына, под стать ему надувая губы, а про себя прошу, чтобы он
смилостивился надо мной. – Что там Анька наша натворила?
Он отодвигает творожок в сторону,
видимо, уже готовый выплеснуть своё негодование. Подхожу и сажусь
перед ним на корточки, кладя свои ладони на острые детские
коленки.
– Она тебя чем-то обидела?
Вместо ответа ребёнок сначала кусает
свои губёшки, а потом…. А потом плотину прорывает, и он на одном
дыхании выпаливает:
– Аня вчера бабушке сказала,
что её папа приезжает. А почему тогда мой папа ко мне не едет?
Разговор был долгий и тяжёлый. Само
то для раннего утра после бессонной ночи. Знала же, что рано или
поздно сын начнёт задавать вопросы о своём отце. Знала и всё равно
не была к этому готова.
Нет, это был не первый наш разговор
по душам. В свои пять лет ребёнок уже давно и прекрасно всё
понимал. Он ходил в садик, гулял на улице, встречался с
родственниками, слушал старшую сестру. Крош отлично представлял,
что бывают семьи полные, а бывают неполные. Что у кого-то есть
только мама, а у кого-то только папа, а у некоторых счастливчиков
бывает полный боекомплект. А то, гляди, и больше. Вон у Лены
Самойловой из его группы папы менялись ровно через каждые семь
месяцев. Почему семь? Не знаю, но мы как-то с приятельницей из
садика ради интереса даже подсчитали.
Семьи бывали разные. Он знал. Давно
смирившись, что у нас этого самого папы нет и живём мы втроём –
мама Оля (это я), Крош (он) и Аня (сестра). Пару раз в неделю,
когда мама Оля сбегала на работу, с ними по вечерам сидела бабушка
Рита. И всех это прекрасно устраивало, ну, за исключением бабы
Риты, но это была отдельная история.
