Серое марево скрывало бескрайнюю пустоту, сужая её до видимости протянутой руки. Существо с уродливой мордой, подёрнутой пеплом и увесистыми ветвистыми рогами в мёртвом мху, сидело на корточках, подпирая щёку одной рукой, в полном забытье, под слоем вековой пыли. О том, что оно ещё существует, говорили его прикрытые подрагивающие веки и дрожащие от напряжения пальцы. Оно не мертво, но и не живо. Застряв в безвременье, зверь лишь слышит отголоски своей прошлой жизни и видит размытые образы тех, кто ему был дорог. А был ли ему кто-то дорог? Почему он стал таким? Как это произошло? Когда? У него не было ответов, как и не было вопросов. Больше не было ничего. А те скудные призрачные воспоминания навевали только тоску одиночества и боль утраты чего-то ценного, чего-то важного.
– Цернунн…
Сквозь дремоту, до его ушей дошёл слабый, дрожащий от страха женский голос. Почему его опять беспокоят? Кто может осмелиться призвать зверя? Для чего? Это неважно. Главное – его призвали, а значит больше не будет ни боли, ни страха. Он теперь сам воплощение боли и страха. Охота началась.
1587г., где-то в Атлантике.
«Дорогой дневник, сегодня капитан обнадёжил нас скорейшим прибытием к землям колонии сэра Уолтера Рэли. Это придаёт мне силы, и я чувствую безмерное счастье от предстоящей встречи со своим супругом. Я не видела Ананияса с момента его отъезда на остров Роанок. Долгих пять месяцев. Надеюсь, наша встреча в Новой Англии обрадует его, как никогда. Ведь наш союз благословил сам Господь. А вскоре после его отъезда, я узнала, что жду первенца.
…
С момента отбытия из Лондонского порта прошло два месяца, а я уже отяжелела. Пожилая женщина по имени Долорес, с которой я сдружилась во время путешествия, уверяет, что чудо произойдёт в скором времени, как только мы сойдём на берег. Надеюсь, что Господь будет милостив к своей пастве и позволит добраться до берегов Новой Англии без потерь.
…
По просьбе моего отца, губернатора Джона Уайта, капитан предоставил мне свою личную каюту до конца плаванья. Моё положение и постоянная качка не позволяют свободно передвигаться по палубе, поэтому моё заточение, хоть и в просторной, но одинокой каюте, скрашивает дорогая Долорес, которая на моё счастье, присоединилась к другим переселенцам в Лондоне. Бедная женщина, уроженка северных графств, бежала от гнёта католиков, как и многие из нас. Её живость ума и несгибаемая сила воли вызывают уважение и гордость. Она без конца радует меня забавными историями и сказаниями, а также следит за моим самочувствием. Её знания трав и целебных мазей не уступают именитым лекарям столицы, а доброта и благочестие не имеет границ. Надеюсь, Ананияс с радостью примет её в наш дом. Я также уповаю на твою милость, Господь. Сохрани нас в целости и сохранности до самого прибытия.»
Корабль неспешно шёл по ночным волнам, медленно рассекая черную гладь, словно черпак в кастрюле с киселём. После недельной непогоды и качки, пассажиры наконец-таки смогли отдохнуть и успокоиться, хотя некоторых по-прежнему мутило и одолевала слабость после перенесённой лихорадки.
– Вы очень много пишите, Mistress Дэйр, – пожилая женщина, сидя в тёмном углу, тускло освещённом наскоро слепленной из прогоревшего воска свечой, вывязывала детские носочки. – Не стоит доверять бумаге свои мысли. И вообще, это не женское дело – бумагу марать.
– Прошу, Долорес, – поглаживая округлый живот, девушка с завивающимися соломенными волосами, небрежно собранными в ночной чепец, отложила дневник в сторону, – мы же договорились, что как только мы прибудем в форт, ты останешься со мной в нашем доме и будешь называть меня по имени.
