Посвящается городу, который всегда
будет жить в памяти и сердце.
Похороны в верхнем Ист-Сайде похожи
на показ мод, даже если это похороны иллюзий. Прада, Шанель,
Армани, Версаче, Диор — с разнообразием брендов может поспорить
разве что красная ковровая дорожка в Голливуде, а суммарная
стоимость украшений и обуви перекроет годовой бюджет Зимбабве или
Конго, или какой-нибудь другой нищей африканской страны. Да и как
иначе? Топтать небрендовыми шпильками кладбищенскую землю
стоимостью четыреста тысяч долларов за участок просто
кощунственно.
От макушки до мысков упакованная в
Гуччи, я не отличалась от остальных гостей и с каменным лицом
смотрела на лакированную крышку гроба, утопающего в цветах. От
ярких вспышек камер спасали темные очки, они же скрывали отсутствие
слез. По горькой иронии судьбы мне всегда нравилось внимание
папарацци, но этот «показ» я бы с удовольствием пропустила. Вот
только не вышло — хоронили моего отца.
— Мисс Рэдман, мы сочувствуем вашей
утрате.
— Долорес, если понадобится
помощь…
— Долли, детка, держись.
Соболезнования сыпались отовсюду,
заставляя меня машинально кивать и пожимать руки. Неестественно
выпрямленная спина быстро устала, голоса слились в монотонный гул,
который медленно заглушала ноющая боль в висках. При других
обстоятельствах я бы закурила, но сейчас приходилось терпеть.
— Убила бы за затяжку, — еле слышно
пожаловалась я стоящей рядом Джеки.
Подруга понимающе кивнула:
— Изобрази, что тебе дурно. Отойдем
и спрячемся в «Кадиллаке», там тонированные стекла — никто не
докопается.
— Я вас прикрою, — поддакнула
Бри.
Я покачала головой:
— Репортеры всегда найдут, к чему
прицепиться. Подожду.
Кожа под никотиновым пластырем на
плече невыносимо зудела, причиняя больший дискомфорт, чем
навязчивые мысли о сигарете. Чтобы переключиться, я подумала об
отце, но ни одно хорошее воспоминание не приходило в голову.
Последние годы мы не особо ладили —
я не могла простить, что он инициировал развод. Подписав документы,
мама впала в затяжную депрессию, которая закончилась передозировкой
антидепрессантов. Врачи не сумели ее откачать; и тогда я сорвалась,
превратившись из примерной дочери в любимицу скандальных
таблоидов.
Непристойные выходки на вечеринках,
драки с уличными фотографами, пьяные откровения в Интернете — я
самыми изощренными способами издевалась над репутацией отца. Пару
раз он читал мне нотации, а потом махнул рукой и с головой ушел в
работу. Я ни черта не разбиралась в его делах с недвижимостью, но
частенько — чтобы лишний раз позлить — заявляла о своих правах на
фирму. Теперь «Рэдман Риэлти» действительно принадлежала мне, и я
не представляла, что с этим делать.
— Мисс Рэдман, вы продолжите
развивать бизнес отца? — дотошные репортеры поджидали не только на
кладбище, но и за воротами — на углу Бродвея и Ректор-стрит.
— Без комментариев, — растерянно
пробормотала я, высматривая «Кадиллак».
Куда, черт побери, Стив его
переставил?
— Мисс Рэдман не будет делать
заявлений, — подскочив, Джеки закрыла меня от микрофона и камер. —
Имейте уважение! И дождитесь официальной пресс-конференции.
Я все еще пыталась прозвониться
водителю, когда рядом притормозил «Бентли» со знакомыми номерами.
Увидев их, я невольно сделала шаг назад. Сердце сжалось от
предчувствия беды.
— Блейк здесь? — ахнула Джеки,
округляя глаза.
С пассажирского сиденья резво
выскочил охранник и распахнул заднюю дверь:
— Мисс Рэдман, прошу.
Устраивать истерику перед камерами
бесполезно — меня бы усадили любой ценой — но я все еще надеялась
отсрочить нашу встречу.
— Меня ждет водитель, — с наивной
улыбкой я не двинулась с места.
— В машину. Живо! — донеслось из
салона, и я обреченно шагнула вперед, как Иисус на Голгофу.
