Мать!
Ты, глотающая звёзды,
Сеющая тьму на земле,
Вершительница всех зол,
Сокрытая!
Чем я прогневала Тебя?
Не я ли, следуя Твоему завету, много лет изводила скот простецов?
Не я ль насылала пагубу на их урожаи?
Не я ль наводила порчу на их жен и мужей, на стариков и детей?
Не я ли похищала их неразумных младенцев? Не я ль варила их в медных котлах?
Где же ты, Мать? Отчего оставила меня? За что посылаешь мне это?
Геката бежала изо всех сил.
На взрыв аорты, на разрыв сухожилий бежала она. Обхватила уже заметный живот и подтянула ладонями вверх, дабы каждый удар стопы о землю не отдавался во чреве острою резью.
Её дитё, лишь оно в тот миг имело значение.
Смерть снова гналась за ней по пятам. На этот раз – в облике злющих псов и мужиков с топорами и вилами.
В скорости своего бега Геката не уступала преследователям, однако понимала, что уйти от собак, когда их хозяева крикнут «фас!» и спустят их с привязи, не сможет. В другое время ушла бы и от собак, но теперь ее чрево было слишком тяжелым, и от былой прыти не осталось и следа. Она стала медлительной и неповоротливой как беременная лосиха.
И говорила в мыслях своих: Измотай их. Выдержи этот темп два-три часа – и они отстанут. Говорила: Ты сможешь. Говорила: Главное – чтобы они не спустили псов…
Но они спустили. Спустили и крикнула псам своим: фас!
И псы их, словно спущенные с тетивы арбалетные стрелы, устремились к цели. И в тот же миг разрыв между ней и ее погибелью стал стремительно сокращаться.
Восемьдесят шагов. Семьдесят. Шестьдесят…
Через несколько мгновений первый и самый быстрый зверь вцепится ей в ноги и начнёт вырывать из голеней и бедер ее куски кровавого мяса. Но не это пугало ее, а то, что ее дитё не познает радости полета над облаками, не испытает счастья служения МАТЕРИ, не опалится черным огнем колдовства…
Пятьдесят шагов. Сорок. Тридцать…
Еще несколько мгновений и звери будут терзать ее тело, захлебываясь кровью и восторгом.
Вдруг приметила во тьме, на берегу реки истлевшую изнутри ветлу. Удар молнии. Сгоревшая сердцевина. В этом пустом, почерневшем изнутри древе она укроется – так ее хотя бы не смогут окружить, и она встретит смерть лицом к лицу.
Двадцать шагов.
Пятнадцать.
Десять…
Она развернулась как раз в тот момент, когда первый пес уже приготовился прыгнуть.
Его мышцы уже напряглись.
Он уже оскалился.
Она сложила украшенные когтями пальцы копьем. Давай! Прыгай! Я воткну свою руку прямо в твою глотку. Подавись, тварь!
И пёс, изо всей силы оттолкнувшись задними лапами, целясь добыче прямо в горло, взмыл над землей…
Если бывают на свете чудеса, то это было одним из них.
В тот самый миг, когда первый пес, раскрыв клыкастую пасть, оторвался от земли и прыгнул на Гекату, произошло нечто, чего не ожидала ни она, ни ее преследователи, ни рассвирепевшие от погони псы.
Что-то со свистом рассекло темный ночной воздух, раздался собачий визг и в тот же миг прыгнувший пес с развороченной мордой пал замертво. Почти сразу завизжала другая собака. А затем – еще одна.
После того, как с переломанным хребтом на землю упала еще одна зверюга, чуть поодаль раздались душераздирающие человеческие вопли – то были вопли преследователей Гекаты. А уже через несколько мгновений всё стихло.
Почти сразу из темноты возник он. Он был возбужден недавней схваткой, от него исходили флюиды смертоносной силы и уничтожения.
Он посмотрел женщине прямо в глаза и сказал:
– Иди за мной!
Ṫ
Её избавитель оказался стар, лыс, сутул и неразговорчив. За всю ночь и весь следующий день, что они шли через лес, он не проронил ни единого словечка.
– Могу я хотя бы узнать имя своего спасителя? – спросила она следующей ночью, когда они остановились на ночлег.
