Глава первая: Тьёрд
Я не вижу всполохов молний, не слышу раскатов грома, не ощущаю
дуновения ветра, но буря приближается. С каждым мгновением ее
тяжкая поступь все ближе, все отчетливее. И от этой бури не
укрыться, не спрятаться – потому что я обездвижен, распят в гулкой
пустоте, точно попавшаяся в паутину муху. Бьюсь, пытаюсь вырваться
из сковывающих движения невидимых пут, но все тщетно.
А буря все ближе.
Я знаю, что не выдержу ее напора. Она просто выпотрошит меня,
разорвет в клочья, выпьет каждую каплю уже давно мертвой крови, что
все еще бежит по моим венам. Я – мертвец, хоть и живой, хоть и
многократно пережил отведенный мне земной срок. А мертвецы уже не
боятся… не боятся за себя. Но у меня остались дорогие мне люди, за
которых я не просто в ответе, за которых, не задумываясь, отдам
жизнь. А потому продолжаю сопротивляться, продолжаю рваться прочь,
в кровь срывая горло в надсадном вопле смертельно раненого
зверя.
Буря обрушивается разом – всего лишь мгновение назад я слышал
лишь собственный крик да надсадное дыхание, а уже теперь вокруг
гудит, грохочет и завывает так, что, кажется, вибрируют кости
черепа. Еще немного – и начнут крошиться зубы, взорвутся и вытекут
глаза… впрочем, я не уверен, что этого еще не произошло. Потому что
описать происходящее вокруг не в силах даже себе самому. Кажется,
по истине запредельной мощи титаны столкнулись в самой
кровопролитной и жестокой схватке, какую видела Вселенная. Они с
легкостью раскалывают целые континенты, испаряют океаны и с
громогласным хохотом вспарывают внутренности обреченного мира.
Моего мира?
Я не знаю.
Где-то вдали поднимаются грибы раскаленного пламени, ширятся,
набирают силу, а затем в стремительном рывке бросаются на
беснующихся подле их основания существ. Их здесь многие тысячи,
сотни тысяч – корчатся в предсмертной агонии, вскидывают корявые
руки к небесам, моля о пощаде. Но боги отвернулись от них. В
последний раз взглянули на творение рук своих и ушли во мрак. А с
небес на головы обезумевших существ падают огненные слезы тех, кто
был отвергнут и предан.
Хаос и смерть сжимают чуждый мне мир в стальных тисках. И мир
поддается, не в силах противиться терзающей его мощи – распадается
на части, чтобы переродиться в нечто такое, чего никогда не было и
не должно было случиться. Проклятый и озлобленный, он замыкается в
себе, в собственной ярости и ненависти ко всему живому. И этот мир,
его горестные остатки, начинают затягивать меня в себя. Медленно и
неумолимо, точно остановилось само время – и наша игра без правил
сможет тянуться, пока в небесах не погаснет последняя звезда.
А потом в моей голове появляется голос. Я не понимаю слов, не
понимаю интонацию, не могу даже сказать – не мерещится ли мне и не
сошел ли я с ума. Но некто невероятно далекий снова и снова что-то
говорит, бормочет, то всхлипывая и причитая, то разрождаясь
безумным воем и визгом подстреленного шакала. Голос настолько
реален, наполнен такой непреодолимой яростью, что буквально
выжигает слова в моем сознании. Я по-прежнему не понимаю ни слова,
по-прежнему не могу уяснить, что он от меня хочет, но мое сознание
распахнуто для него – идеальное полотно для дорвавшегося до красок
мастера. Только его краски – ядовитое пламя, а его полотно – мои
оголенные нервы. И я вздрагиваю и бьюсь в судорогах каждый раз,
когда он оставляет на мне новый символ.
Давлюсь собственным воплем, захлебываюсь собственной кровью.
Притяжение проклятого мира становится сильнее, злее,
яростнее.
Он окружает меня, наваливается всей своей мощью, грохочет в
предвкушении легкой жертвы, в предвкушении крови существа,
рожденного в ином мире…
***
— Тьёрд! – ее голос, такой знакомый, но такой далекий,
проливается на мое исполосованное сознание родниковой водой. –
Очнись же! Тьёрд!
